Перламутровые перья в щёлки век
созерцает ослеплённый человек.
Он трепещет от небесного пожара,
точно в райский сад душа его попала, –
превратилась в стаю пёстрых мотыльков,
состоящих из лучистых лепестков.

Как же хочется душе Фаворским светом
быть объятой и самой светить при этом
для других созданий, жаждущих любви,
все страданья состраданьем искупив.
Жаль, она летит опять куда-то мимо,
не достигнув Купины Неопалимой.

Очевидно, дьявол душу искусил.
Но Господь ей дал ещё немного сил,
и очам тогда представилось виденье:
у иконы Чистой Девы «Умиленье»
Серафим усердно молится в ночи,
тихой песней Благовестие звучит.

Догорают на столе в молитве свечи,
«страхования» отцу готовит нечисть:
кто-то воет за стеной, как дикий зверь,
кто-то ломится в притворенную дверь.
Вдруг еловый толстый кряж влетает в келью.
И быка могло убить бы этой елью.

Но Господь тогда монаха уберег, –
ствол всей тяжестью обрушился у ног.
Бесы бросились к подвижнику сквозь стены.
Он пред образом Христа пал на колени
и с надеждой приложил к иконе лоб.
Тут является из тьмы открытый гроб.

В нём лежит седой мертвец полуистлевший.
«Мир тебе, отец! – глумливо молвит леший, –
Хочешь землю всю увидеть с высоты?
Только речку с колокольни видел ты».
Вдруг отца подняла дьявольская сила
к потолку и жёстко на пол сокрушила.

Кровь из носа от удара потекла.
Да подвижник был отнюдь не из стекла,
Богу стал ещё усерднее молиться.
И чертям пришлось из кельи удалиться.
Выбрал дьявол для нападок путь иной,
он к монаху злых людей послал войной.

Днём подвижник потрудиться вышел в поле.
Вдруг, откуда ни возьмись, подходят трое.
По одежде – крепостные мужики,
может, беглые, а может, батраки.
Нагло первый прохрипел ему: «Эй, старче,
говори, где прячешь ты с деньгами ларчик!»

Серафим сказал: «Я беден с давних пор.
Вот берите, если надо, мой топор».
В нищету его не верили злодеи,
точно волки на ягнёнка налетели.
дали обухом ему по голове,
в дом за ноги потащили по траве.

В сенях били по бокам остервенело
неподвижное монашеское тело
кто руками, кто ногами, кто дубьём
и ревели: «Не расколешься – убьём!»
Из ушей и рта ручьями кровь струилась.
Вражья сила над монахом поглумилась.

Но, «несметные богатства» не нашлись,
кроме нескольких икон, и то без риз.
Лиходеи в ослепляющем запале
в келье пол до самой глины разобрали
и, убогое жилище обыскав,
разломали топорами печь и шкаф.

Тут объял их за содеянное ужас.
Что же будет им за праведного мужа?
Совесть вдруг заговорила в их сердцах
грозным голосом Небесного Отца.
И пошли они скорбеть во тьму ночную,
унося в свои жилища долю злую…

На покойника похожий Серафим
неподвижно на полу лежал в крови.
Места не было на теле без ушибов,
но во тьму он всё шептал: «Всем вам спасибо».
Выбит зуб, разбиты губы, сломан нос,
но сквозь боль он восклицал: «Прости, Христос!»

Утром в келью Дева чудная явилась,
над подвижником заботливо склонилась.
Божьей Славой Серафим был осиян.
Тут явились в келью Пётр и Иоанн.
И Апостолами в ризу облачённый
он поднялся, светлой жизни причащённый.


Читает Вадим Цимбалов (mp3)