Марии Юдиной

Бесконечная радость любви и добра, воплощаясь в торжественный звук,
из источника веры рекою текла и срывалась с порхающих рук.

Тихой скорбью клавирный шумел Иордан из «Рекорда» в московской глуши.
Эту музыку слушал усатый тиран, размышляя о тайнах души.

Кто же лирой посмел за живое задеть полубога грузинских кровей
и в Adagio высшие силы воспеть? Кто же этот бесстрашный Орфей?

На рояле одна из Христовых невест вдохновенно играла в ночи, –
пианистка Мария, носившая крест под хламидой из черной парчи.

Оркестранты ей вторили, дух затаив, и от страха дрожал дирижёр,
повторяя в душе этот грустный мотив как расстрельной статьи приговор.

Звуки Моцарта тихо являлись на свет, шелестели, подобно дождю.
Лишь к утру записав этот слёзный концерт, отослали пластинку вождю.

Он всё слушал её и три ночи не спал, – Ахиллес, поражённый в пяту,
то, как бес, хохотал, то надрывно рыдал. Видно, с совестью был не в ладу…

Пианистка играла, и виделось ей, что еврейскую дочь сам Христос
через залы искусства ведёт в Колизей по ковру из нарциссов и роз.

На трибунах гудел возбуждённый народ. Выступали с речами жрецы.
У арены, заполнив широкий проход, ждали казни святые отцы.

Тихо пели они, чтобы страх победить, чтобы муки их были легки,
и молили Христа милосердно простить неразумным врагам их грехи…

Сотни тысяч священников в алой крови на арене лежали ничком, –
над телами стоял беспощадный раввин и махал ритуальным клинком.

«Сколько будет ещё человеческих жертв? – прошептала Мария в слезах, –
Я боюсь, что теперь не увижу Твой свет в этом мире, где царствует страх».

«О Мария, не плачь! – ей сказал Иисус, – Мы едины в несчастье земном.
Славя Бога за всё, утоляй свою грусть белым хлебом и красным вином…»

На прокатном рояле цветы и конверт, – из Кремля приезжал воронок.
Двадцать тысяч рублей за прощальный концерт пианистке прислал полубог.

Но Мария, живущая вечно в долгах, помогавшая ссыльным «врагам»,
не пеклась о квартире, болящих ногах и была равнодушна к деньгам.

В благодарность она написала тогда меценату Иосифу так:
«На ремонт старой церкви я деньги отдам. В этом вижу особенный знак.

Истребляя народы за ложную власть, тьма царила в грузинской груди.
Я просить буду денно и нощно за Вас. О Господь! Просвети и прости…»

Бесконечная радость любви и добра, воплощаясь в торжественный звук,
из источника веры рекою текла и срывалась с порхающих рук.