К кому-то приходит Муза, а ко мне пришёл Муз.

 — Муж? —  уточнил я.
 — Нет, Муз.
 — То есть, муж Музы?
 — Нет, я не женат.

 Странный, ни старый, ни молодой, роста невысокого, но широк в плечах и руки длинные.

 — Может, ты ошибся? — спрашиваю я, — Может тебе к писательнице, к поэтессе?
 — Да нет, — говорит, — Ты сидел, мучился, двух слов связать не мог, вот меня и
прислали.
 — Ага, по разнарядке, значит. У вас там что, график дежурств?
 — А ты как думал? — конечно. У нас строго, день через два, иначе уволят.
 — И увольняют?
 — Да, если злостный нарушитель. А уволенному плохо: делать ничего не умеет, только вдохновлять, и то по графику...

   Вот оно как... А Муз этот действительно странный: взгляд потухший, лицо помятое, рубашка и галстук, а на ногах штаны тренировочные, заправленные в резиновые сапоги.

 — Значит, будешь вдохновлять?
 — Попробую. Но я сегодня не в форме. Не выспался.
 — А я думал, что музы никогда не спят.
 — Так то музы...

 Присел, бедный, вздохнул, молчит. Видимо, вдохновлять нечем.

 — Понимаешь, — вдруг заговорил он, — мне ведь обидно: сколько строчек о музах написано, а обо мне — ничего. Все вы, поэты, бабники. У вас и лира женского рода, а если Лир, то король безумный.
 — А Пегас, — говорю я, — а Парнас?
 — Ну, ты скажешь... Кто ж теперь на коне в гору скачет?

 Совсем, бедолага, загрустил, голову опустил, печалится.

 — Слушай, — говорю я, — а давай я напишу не о музе, а о...  как сказать-то... про муза.
 — Напишешь?
 — Напишу, слово даю.
 — Ну, слава нашему богу... Ты вот здесь в командировочном моём распишись, что я работу свою выполнил, вдохновил тебя. Вот, отлично. Прощай тогда.
 — Ах ты, жулик... Приходи, посмотришь, что у меня получится.
 — Нет, мне это ни к чему, мне за это зарплату не платят.

 И он исчез, странный этот Муз печального образа, хитрец и обманщик.