...И ВНУТРИ ИЛЛЮЗИИ
 
Современный русский художник, выходящий из общего ряда, претворяет опыт личного страдания в одухотворенную форму визуально напористой реальности. Созидающий и сострадающий дух, извлекая любовь из осмысления трагической коллизии, озабочен одним - наиболее деликатно выстроить диалог с Творцом, очевидцем страданий, подтвердив искусством их высочайший смысл.

Таковы уже ставшие классическими творения эпохи 60 – 70х гг. века прошедшего. Необычайная деликатность в сочетании с беспредельной мощью, свойственные графическим откровениям Дмитрия Лиона; выламывающиеся из экзистенциального сине-голубого полусна на грани жизни и смерти образы Бориса Свешникова; обстоятельно обаятельные эмоциональные умозаключения Анатолия Зверева, не – благодаря, но – вопреки железной безысходности личного существования; мистифицированное мещанство в сочной изумрудной надежде на эстетическую метаморфозу в портретах Олега Целкова; онтологические лабиринты Ильи Кабакова – метафизический образ кафкианской двери, процесс выхода в собственную гармонию вполне удостоверенного одиночества.

В целом творческие изыскания 70-х с плавным перетеканием в 80-е, а затем и
в 90-е, как и любое иное время в искусстве, порождали довольно причудливые сочетания традиции и новизны. Пейзаж и жанр, как академическая традиция девятнадцатого века, плакат и карикатура как нововведение века двадцатого составили генеральную линию атеистического соцреализма. В противовес этой тенденции, метафизика атеистического концептуализма, равно тяготевшая и к сюрреализму 30-х и к поп-арту 60-х, наполняла иллюзорное бытие идеологии предметным осмыслением повседневности. Абсурд русского художника не ломал стереотипы, наоборот – пытался утвердить их реальность, овеществить. Эпоха энергичного сокрушения всего и вся, длившаяся столетие, создала творца, тоскующего не по мировой культуре, но по законно обоснованному стереотипу. Так, бумажная белая муха Ильи Кабакова словно бы стесняясь противоестественности собственного иллюзорного облика, свидетельствует – вот он, атрибут бытия.

А пронзительное обаяние минималистского пейзажа Тимура Новикова, где линия исключает личность, соединяя творца и зрителя где-то в инобытии, в категорическом отсутствии самоуничижительного «здесь и сейчас» – напротив,  
так настойчиво опровергает саму возможность стереотипа, что убедительно воздействует от противного, то есть умозрительно его воссоздает.


Гипертрофия соцреалистических клише в разноцветных сновидениях Александра Виноградова и Владимира Дубоссарского столь подробно воспроизводит  реальность, что ее напор  парализует внимательного зрителя. И – умножает количество заказчиков, желающих заменить никчемность самопонимания узаконенным правдоподобием талантливо исполненной иллюзии.

Если же уловить основной «нерв» изобразительного ряда, то создается впечатление, что в творчестве большинства современных художников в той или иной степени констатировано самоуничижение – либо иронически, с примесью «черного юмора», либо как безысходность, эскапизм, мистически окрашенное бесчувствие. Это серьезная проблема. Художник – человек как бы и стесняется собственной бессмыслицы, и настаивает на ней, констатируя всемогущество обстоятельств.  И это его мироощущение суть главное препятствие в поисках смысла. А чрезвычайно популярная сейчас попытка подражания целостному мировоззрению американских художников – не удается, ибо фальшива по сути.