Художник есть функция Пространства и Времени. Предваряя его явление, Творец обозначает место. Пространство собирает здесь собственную духовную энергию. И когда Художник рождается, Время назначает его своим летописцем.

Государство, на чьей территории совершается событие, и общество, членом которого поневоле становится всякий гражданин независимо от своего предназначения, всегда полагают рождение Художника несвоевременным. И государство, и общество готовы мириться с его существованием лишь постольку, поскольку Художник обязуется не разрушать рамки умиротворенных стереотипов. Индивидуальность «мозолит глаза» и сводит на нет традиционные постулаты восприятия искусства ушедших эпох, кем-то когда-то открытые и утвержденные. Музейные экспонаты достоверны по определению. А то, что создает живой Художник, абсолютно противоречит традиции. Лишь при этом условии его творения в будущем составят гордость музейной коллекции.

Назвать себя Художником вправе тот, кто осознал свое предназначение именно в этом качестве. После чего – назвав и осознав, – окончательно довериться собственной исключительности, категорической несравнимости ни с кем и ни в чем. И наконец, выйдя за пределы самоощущения обыкновенного человека, посмотреть на свою жизненную дорогу глазами Всевышнего Творца.
 
НАЧАЛО
 
Наиболее емкая творческая биография Виктора Захарова изложена им самим в пока неизданной поэме «Бичеград», написанной в 1990-х. За сложными аллюзиями, в сплетении бесчисленных метафор скрыта трагедия духовного становления талантливого человека, долгое время не считавшего себя таковым. Тоталитарное мироустройство исключало исключительность. Противиться подобной установке означало прослыть безумцем. И Виктор Захаров сознательно не противился: свой творческий путь начал как исключительно одаренный слесарь-инструментальщик, который любил рисовать. Закончил с отличием техническое училище и почти сразу профессионально отличился на предприятии космической отрасли. А в возрасте двадцати лет оказался отобран в качестве спецкурсанта для службы в Германии. И среди спаянных смертельным страхом прочной ненависти сослуживцев повел себя как свободный, искренний и доброжелательный человек – каковым являлся, по существу. Именно за это был подвергнут жесточайшей пытке. Способность сохранить самообладание вызвала у палачей приступ страха изобличения и юноше сделали укол в надежде на остановку сердца. Он перенес инфаркт, спустя двадцать дней очнулся и был отправлен домой пожизненным инвалидом первой группы с диагнозом, которым царь Николай Первый наградил философа Петра Чаадаева. Система умалишенных фанатиков не в состоянии признать себя таковой и назначает сумасшедшими тех, кто смеет пренебрегать ею.

Виктор Захаров выдержал это непостижимое испытание и, придя в себя после колоссального стресса спустя два года, стал работать заводским художником в «ящике» Сергея Королева. Соцреализм как стиль тоталитарно окрашенной классики узаконивал ирреальность повседневного бытия и замещал собою жизнь. Не будучи вправе распоряжаться собственной душой и телом, художник одушевлял и одухотворял стандартизованные образы и, помимо воли, делал их живым воплощением бесчисленных предрассудков тоталитарного самоощущения нации.

Успехи в студии живописца Бориса Коложвари, одного из многочисленных «неформалов», подтвердили экстраординарность творческого дара. А статус заводского художника с унизительно маленькой зарплатой обусловливал ту меру творческой независимости, которая требовалась человеку, живущему под жестким контролем карательной психиатрии. Наиболее ярко самоощущение художника передано в стихотворении «Я виноват...»
 
  Я виноват лишь тем, что я родился.
  «Я виноват» - такое ремесло.
  Я виноват - со смертью не сроднился,
  Суровым ветром жизнь не унесло.
 
  Я виноват, что мать моя рыдала,
  В пределе горя гордость сохранив,
  Я виноват, что старенькою стала,
  Мечты свои во мне не воплотив...
 
  Мне не пришлось отцовской речи слушать,
  Бродить вдвоем, вдыхая ширь равнин;
  Я виноват - но мне хотелось кушать...
  Порок один, для всех он - господин.
 
  Мне не давали Древом любоваться,
  Припасть к корням иль с яростью роптать;
  Меня смертельно заставляли драться
  И землю обреченную глотать!..
 
  Но я живу и скорбью той отмечен,
  Из тех времен в основе взяв разбег.
  Я виноват. Никем я не привечен,
  Ведь я простой и честный человек.