Мы – дюжина в онучах и лаптях.
Речной тропой, с покорностью изгоев
мы держим крестный путь под пенье птах.
Приказчик на барже поник от зноя.

С надёжным хлебом горе – не беда.
Баржа на шее. Взмыленные  кони,
мы – в упряжи. Навстречу прёт вода.
Игрива рыба плещется в затоне.

Комарикам нам кровушки не жаль,
коль уж ступни пропороты осокой.
Нам поп-расстрига, наш заядлый враль
вещает сон о деве волоокой.

Спустилась ночь. Наш ужин – на траве:  
плотва, сухарь и лук. Хлебнувши браги,
мы, головой прильнувши к голове,
спим у костра измученной ватагой.

В реке мятежный плещется огонь.
Так хочется, вставая на рассвете,
«Дубинушку» расправить, как гармонь,
о тяготах своих нам песню спеть бы!

Но из груди не выдохнется песнь.
Прокляты лямки тянем втихомолку.
Как тесную судьбину, как болезнь,  
мы жилы рвём, одолевая Волгу.

 Нам сорок лет отмерено тянуть
баржу с зерном. Ремнями ножевыми
нам каждый шаг распарывает грудь.
О Господи, дай сил дойти живыми!

Передадим из рода укоризн
в смирении, воспринятом от дедов,
дражайшее наследство нашим детям –
 свой тягловый наём длиною в жизнь

Мы проторили честную тропу.  
Истаивая измождённой плотью,
мы плюнем кровью в праздную толпу
и бросим ей истлевшие лохмотья!

Продлись, наш путь, на долгие века,
гуди, пенька, заплечными ветрами!
Течёт с небес кормилица-река,
круги светил скрипят над головами.  

Густеющая кровь стучит в висок.
Наклонены ветрами песен спетых,
мы с силой, истекающей в песок,
идём внутри разорванного света.

...В вечерней мгле сгущается мираж,
и стынет жизнь в закушенной аорте.
Ты видишь – впереди ледовых барж
бурлачья кровь за лямки тянет мёртвых.