Как жребий правоты, я жизнью брошен
во тьму на неразменном пустыре.
Но вновь смычком я к тишине приложен,
вокруг всё приготовилось к игре.

Тишь позовёт кузнечиком печальным.
Новорождённым воздухом пьяна,
раздвинет воды немоты начальной
сквозь сердце восходящая луна.

Я оживу струной виолончели,
зелёной фугой реющих ветров,
летучими косичками качелей,
алеющими солнцами дворов.

В горячий полдень молока и хлеба,
играя на задворках мастерских,
ты первых ласточек бросаешь в небо,
влюблённому диктуешь первый стих.

Соединимся в таинстве наивном,
где в голоде великих перемен
истаявшее тело пахнет ливнем
и поднимается трава с колен.

Почувствуешь: в родимой несвободе
мы судьбами навеки сплетены:
одной рукой развязываешь воду,
другой рукой – освобождаешь сны.

Мне больно, милая, когда ты слепо
живёшь во мне, не разбирая черт:
одной рукой развязываешь небо,
другой рукой – притягиваешь смерть.

Поводья взяв, мы силами эфира,
из немощи своей вставая в рост, –
все жилы – на разрыв! –  мы скрепы мира
рванём, как Аничков чугунный мост!

Вся наша жизнь – в полночном конском всхрапе…
Кипит железо в вороном котле!
Пленённая, во рту с кленовым кляпом
за нами смерть болтается в седле.