Мирослав Авсень
                4.02/2019.    Мирослав  Авсень.              
   
                Легенда  о  Егере.    
                (роман)

                Глава- 2-я.

                Х          Х              Х

               

Неждан проснулся в своём номере уже довольно поздно, в начале 12-го. В такие дни когда не нужно было куда-то торопится, спешить или чего-то делать, поручик Уличев всегда позволял себе поспать лишние часы.  Это пошло у него ещё с войны, когда порой сутками напролёт приходилось не спать, наматывая или «отламывая» как выражались солдаты, многие вёрсты по отвратительным  дорогам, которых в Персии никто в те поры отродясь не делал и не ремонтировал даже. Попутно с этим, русским солдатам приходилось беспрестанно воевать противу сильнейшего числом противника, порой с очень худым рационом, а зачастую и вовсе голодными. А посему наши бойцы никогда не упускали случая поспать, даже если выпадало всего минут 15-20-ть.  Вот и теперь, когда на тайную квартиру надлежало явиться лишь к двум по полудни, Неждан Вадимович разрешил себе отоспаться.
- Да – сказал он сам-себе делая небольшую разминку – работа впереди не лёгкая, пободрствовать ещё успею!
Затем подойдя  к умывальнику он с наслаждением умылся тёплой водой с мылом, бриться пока не стал, успеется ещё, а вот зубы, порошком из хвойных смол привезённом с собой, почистил основательно. Смачно сплюнув в таз он тщательно вытерся полотенцем, и несколько мгновений задержал взгляд на себе в зеркале. «Не отпускает тебя война брат, не хочет» -быстро пронеслось в голове, после чего егерь не торопливо стал одеваться во вчерашний же наряд. Щёлкнув часами, Неждан увидел что уже без четверти двенадцать.
- Так-с, теперь в трактир и плотно позавтракать, погулять по городу, и к Григоричу на совет! – решил он, надевая картуз, и проверяя по привычке рукой, на месте ли пистолеты. Затем взяв со стола свой ключ, вышел из комнаты и запер за собой. Чуть пройдя по коридору встретил хозяина комнат.
- Доброго дня вам! – участливо кивнул владелец.
- Здравствуйте господин Горелов – буднично ответил Улисчев, а на вопрос хозяина хорошо ли спалось постояльцу, тот чуть улыбнувшись в бороду, ответил.
- Вашими молитвами, комната не дурна и вполне для жилья пригодна, «янычары» в матрасах не водятся. Это уже хорошо…
- Это вы клопов так изволили величать? – снова посветлел лицом Горелов.
- Их родимых, их! – кивнул Неждан и чтоб владелец не лез с новыми вопросами, сразу же добавил что теперь уходит по делам и будет назад не ранее вечера. Горелов согласно кивнул провожая постояльца взглядом, и в душе от чего-то заподозрил что этот жилец его скоро покинет, а значит одним не притязательным обитателем его заведения станет меньше.
Неждан вышел на улицу, огляделся, и повинуясь природному чутью, укрепившемуся за годы войны, пошёл на поиски приличного трактира или кабака.  Уже не раз бывая в городах подобных Ратиславлю, Уличев знал где примерно стоят хорошие кабаки, трактиры или харчевни, а посему погуляв по улицам минут 20-ть, он интуитивно завернул в центр, прошёл наугад пару кварталов, и когда нос его уловил приятные запахи хорошей кухни, уже уверенно повернул туда, и не ошибся. Большое, полутораэтажное деревянное строение, точно оказалось хорошим кабаком, поручик бы даже назвал его приличным, ибо публика входившая-выходившая из него, имела вполне себе пристойный и нормальный вид. Обычных кабацких ярыг да уличной рвани, здесь явно не водилось. На углу зевал дородный городовой, и по его довольному лицу и сытно шевелящимся усам, наш егерь предположил что страж закона, очевидно здесь же и столуется. У обочины скучала пара экипажей с извозчиками, но личные ли они, или просто лихачи выжитые товарищами  со своих извозчичьих бирж дежурят здесь,  было непонятно. Уличные мальчишки воробьиной стайкой  крутились поблизости ожидая когда очередной «дяденька» или «господин хороший» пошлёт их с запиской чтоб заработать свой гривенник, а то и больше. У облезлой афишной тумбы, лениво привалясь к ней, небрежно лузгал тыквенные семечки сплёвывая шелуху себе под ноги, среднего роста, вихрастый малый в серой мужицкой шапке, но хорошем полукафтане, и багровых, местами выгоревших портах. На ногах у прищуренного паренька, красовались ношенные сапоги неопределённого цвета. Неждану показалось что и за голенищем у семечника, наверняка хоронится ножик. Да и вообще, весь вид этого  полу развязанного, и даже какого-то не доловленного субъекта, легонько отдавал уголовщинкой. Короче говоря, при встречи с таким типом где-нибудь на ночной улице, егерь спиной бы к нему не повернулся. Из дверей заведения вышел рослый, лет сорока бородатый дворник с метлой, сытно крякнул, затем укоризненно глянул на лузгающего, на что тот растянув рот в приветливой улыбке, почтительно коснулся рукой своей шапки.  Дворник тяжко вздохнул и принялся за работу, а Неждан приметивши всё вышеописанное примерно за минуту, решительно вошёл в двери. Улица на которой находился кабак, носила название Разъезжей.
Внутри, Уличев внимательно огляделся. Да, помещение соразмерное, дюжина столов с лева в большом помещении, и три стола недалеко от стойки в меньшем, на правой стороне.  Столы хорошие, тесовые, видно что моются и скоблятся ежедневно, подсвечники на каждом, но сейчас они не горели, из окон бил достаточно яркий солнечный свет. Впрочем если посетителю казалось такового недостаточно, он мог зажечь свечу сам, либо попросить полового, не возбранялось.  Мест свободных было достаточно, и Неждан подсел к первому из трёх правых столов, за которым неспешно ел гречневую кашу с грибами, средних лет монах с лёгкой котомкой за плечами. Дорожный его бадик стоял тут же, у стеночки. Неждан слегка поправил табурет и сел так, чтобы хотя и боком, но видеть выход. К нему тут же подскочил вертлявый половой с рыжими кудрями и полотенцем наброшенном на согнутую в локте левую руку.
- Чего изволите? – участливо спросил он, глядя на поручика, который снявши фуражку, положил её на стол к стенке.
- А чего у тя есть-то? – деловито поинтересовался в свою очередь посетитель, начальственно глядя на трактирного слугу. Тот быстро стал перечислять, но посетитель слегка махнув рукой сказал «Довольно», и приказал подать щец по гуще с убоинкой, жаркого с кашей, грибочков да чарку водочки, но тоже хорошей. Бросив заказчику «Сию минуту будет!»  половой улетел на кухню, а поручик кивнув монаху в ответ на его молчаливое приветствие, неторопливо огляделся. Образа в углу, портреты разные на стенах,  ага, за стойкой на стене мелькнул государь-император в рамочке, всё чинно, благородно и вроде верноподданно… принесли заказ, и сразу потянуло приятным духом густых щей с мясцом, да и прочее всё щекотало ноздри весьма волнующе. Уличяев поднял чарку, коротко выдохнул, тихо пожелал себе здоровья, и неторопливо вытянул обжигающий напиток. Приятный огонёк побежал по жилам, поручик отставил пустую чарку в сторону и неторопливо принялся за щи. Докончив их, стал расправляться с жарким, приправляя его грибочками. Когда уже жаркое почти подходило к концу, Уличев почувствовав на себе взгляд монаха, поднял на него взор и кивнув, вдруг сказал как бы подтверждая чего.
- Да монах, да, ты прав, чревоугодничаю я, среду и пятницу не соблюдаю, и посты редко держу, непривычный я к постам.  Вернее как, не жрать-то сутками приходилось, но а вот так, по правилам не пощуся, нет, уж не гляди так сурово! – улыбнулся Уличев в конце,  ожидая что монах либо стушуется, либо пробубнит что-то вроде «Да я ничего, это ваше дело» уйдёт в себя, но вместо этого услышал то, что его самого сильно удивило.
- Ты крепись солдат – тихо начал вдруг монах отечески глядя на поручика застывшего с вилкой – тяжёлая у тебя впереди служба, и товарищей твоих нелёгкое дело ждёт, силён ваш враг и подл, и страшен своим безверием…
- Чего-чего? – оттаял наконец Неждан, и даже вилку положил, так и задержав взор на собеседнике – Ты о чём это сейчас?
Однако монах вместо того чтобы ответить либо растолковать что-то ошеломлённому егерю, продолжил как и не слышал вопроса.
- И прошлым себя особо не мытарь солдат, и хулителей да обличителей не слушай, они там с вами не были, и прав у них судить вас нету!.. Вы, и только вы одни себе и судьи, и защитники. Ибо выпало тогда на вашу долю во спасения России такое, что даже я, не приведи Господь, не хотел бы на вашем месте оказаться, да испытать то, что испытали вы, солдаты! ..
Неждан услышав подобное заметно побледнел, но не от испуга, а от изумления.
- Ты  прозорливый что ли? – тихо переспросил Уличев, догадываясь что перед ним не случайный человек. Историй похожих на эту, он за годы службы слушал-переслушал, и каким-то верилось, а каким-то и нет. Но тут вдруг, в городском кабаке сидит непонятный монах, и говорит ему пусть и намёками о том, о чём только ночь тёмная да душа собственная знать могли… Да-а, дела.
- Человек я божий – так же тихо ответил монах, и чуть улыбнувшись добавил – ну кое-чего вижу, тебя вот тут ожидаю солдат…
- Так не солдат я, монах – чуть придя в себя стал отвечать Уличев, но собеседник снова слегка ошеломил его.
- То что ты поручик по званию, сути твоей не меняет – вздохнувши пояснил тот, пристально смотрящему Неждану – солдат ты по доле своей, как и товарищи твои…
- Вон оно как значит – тихим голосом, но уже придя в себя, заметил поручик – слыхивал я за жизнь много подобных историй, но что сам в такую попаду, не ждал, не думал… Ну и что монах – продолжил дальше Неждан – удастся наше дело тут, или как?
Неждан замер ожидая ответа. Нет, он ни на минуту уже не сомневался, что сидящий с ним за одним столом монах в старенькой рясе и с неброским, незапоминающимся лицом, это не простой странник, а сама судьба, вернее указующий её перст. Поручик, опытный воин, сотни раз за девять лет войны стоявший на краю жизни, повидавший и испытавший всякое, был совсем не из тех, кого покупали за пятак с дыркой, либо морочили красивыми да пышными словами. Фальш и слащавую патоку, наш егерь распознавал сразу. Тут же, не пахло не только диким и неестественным розыгрышем, но даже ещё более страшным делом, не пахло разоблачением или предательством. А было здесь то, что единственное могло быть: предупреждение или воодушевление от Высших сил, или называйте это как хотите.
- Коли глупостей делать не станете, коли с чистым сердцем за дело приметесь, да во искушения разные не впадёте, то всё получится у вас…И ещё скажу тебе солдат: много в этом деле встретиться тебе с товарищами странного. Ухо держите востро как в походе воинском, ибо врагом или другом,  может оказаться  вовсе не тот на кого подумаешь в начале. Прав ваш командир, держава наша в большой беде, и спасать её надо ни себя не жалеючи, ни супостатов! Глядите вокруг себя, чтобы волки в овечьих шкурах вас не охмурили… Нужда будет, вы сами – монах ещё более понизил голос указуя пальцем на Неждана – в эти волчьи шкуры влезьте, и  вожака ихнего за глотку намертво, до дна, как у вас солдат говориться-то! Словом, воюйте как учили вас,  делайте что долг велит, и бог вас не оставит. Помогут вам в брани тайной образы предков наших, и Мать-сыра земля наша, так-то вот, господин поручик! – монах умолк, перекрестился, и потянулся к своему бадику. Уличев негромко вопросил.
- Ты в монастырь что ли какой идёшь, странник?
- Нет Неждан Вадимыч – улыбнувшись ответил монах беря палку и вставая  (поручик машинально встал следом) -  нечего мне в тех монастырях делать. Суета да склока одна, позолота…  Иду я как ты правильно заметил, в дальние скиты, туда где Правда а не Кривда сохранилась.
- Ну счастливой тебе дороги монах – проговорил поручик протягивая тому руку. Странник крепко пожал её, и прежде чем направится к выходу, добавил на прощание.
- И супругу свою не обижай, воротись как и обещал к ней живым к зиме, ждёт!
- И это знаешь? – уже почти не удивляясь переспросил Неждан, дружески глядя на монаха. Тот молча шевельнул веками, чуть кивнул головой, и коротко перекрестившись, не спехом пошёл к выходу, и уже не оглядываясь ушёл. Уличев сел на место, и вспомнив о жарком, стал его доканчивать. Какие бы чудеса и неожиданности не случались в жизни нашего егеря или его товарищей, но едой они не разбрасывались никогда, хоть гром с грозой посреди зимы грянь, а провиант бросать не моги!
Вот Неждан и доканчивал. Но прежде чем он добил свой «завтрак», с улицы неспешно, привычной походкой завсегдатая, вошёл хорошо одетый мужчина лет 35-ти, в приличном песчаного  цвета фраке и таких же брюках.  На голове у него ничего не было, но в правой руке вошедший держал тоненькую тросточку.
Уличев мельком бросил на него взгляд и успел заметить что волосы у него чёрные и курчавые как у цыгана, но лицо бледное что у того француза, хотя и выдавало в вошедшем благородное происхождение своими правильными чертами.  Ни усов ни бакенбардов у бледного с тросточкой при себе не было. Подойдя к стойке он щёлкнул пальцами подзывая полового, и когда тот подошёл, Неждан услышал небольшой диалог.
- Фрол тут?
- Тут, у себя он – ответил половой.
- Зови быстро, дело есть! – приказал гость, и отойдя от стойки, встал у выхода. Люди сновали по помещению туда и сюда, гоготала за дальним столиком молодая компания, и тут, у этих трёх столов тоже ходили посетители, бегал другой половой, и кушающий Уличев, никак не бросался в глаза вошедшему господину. Через минуту, к нему тяжёлой походкой вышел высокий, но не дюжий мужчина в блестящих начищенных сапогах, штанах в полоску, красной рубахе с поясом и чёрным жилете поверх. Это очевидно и был Фрол, тёмно-русый, усатый но безбородый хозяин заведения.  Увидав его, бледный с тросточкой кивнул ему головой на выход, и Фрол забурчав что-то вроде  «Ну что там у вас загорелось-та?» вышел вслед за гостем. Уличев тут же забыл о них, всё доел, и знаком подозвав рыжекудрого полового, расплатился по счёту, и в приподнятом настроении вышел из заведения. На улице Неждан машинально огляделся, приметив у тумбы говорящих о чём-то Фрола и бледного господина с тросточкой, при чём грызший семечки вороватый паренёк уже не грыз их, а с почтительным видом стоял подле беседующих, ожидая очевидно распоряжений.
Уличев не удостоив их большего внимания, легонько перебежал улицу чтобы не ждать пока проедет цокающий копытами экипаж с франтом и напыщенной дамой в дурацкой шляпе, проводил глазами стройную молодку с корзиной в руке, и так как у него ещё оставалось лишних 20-ть минут, решил пройтись. Он уже примерно знал как идти на Судейскую улицу, и заплутать не боялся.  Достаточно было одного взгляда на дом, парк, сквер, либо переулок, чтобы поручик Уличев уже не забыл бы их никогда. Эту наблюдательность приметил в нём тогда ещё унтер-офицер Вадим Белугин, во время их вылазок в разведку или в тыл врага, и старался впоследствии брать его в числе прочих проворных да сообразительных егерей, во все подобные выходы. Неждан гулял. Шуганул с дороги чьих-то нахально расположившихся там свиней, обошёл большую лужу посреди дороги, миновал сапожную мастерскую откуда доносилось ровное постукивание молоточков по каблучкам да подмёткам, свернул в переулок где навстречу попались двое средних лет солдат с узлами под мышками, да пройдя его, вышел к небольшому скверу с маленьким фонтаном, возле которого играли дети, и ворковало несколько молодых пар. Словом город жил обычной, не приметной на первый взгляд жизнью, и только опытный глаз мог заметить что патрули полицейских и солдат внутренней стражи, слегка усилены. Ну, пора было идти на собрание. Уличев не стал ловить извозчика, время было рассчитано верно, и поручик спокойно зашагал на секретную квартиру полицмейстера.
Неждан прибыл туда пятым, а минуты через три, явились Сан Саныч с Пал Палычем, и всё, двери закрыли изнутри, и опять собрались в столовой за недурственно накрытым столом. Буквально тут же выяснилось, что не обедали только лишь сам Вадим Григорич, да подпоручики Егоров и Гайдуков, прочие каким-то образом уже насытились.
- Здрасьте-пожалуйста! – изумлённо воскликнул полицмейстер – а кто же сие всё изничтожать будет, я? – добавил он, указав сразу двумя руками на накрытый стол. Отобедавшие подчинённые как-то неловко помялись, и стали пожимать плечами, мол, ну вышло эдак, что же теперь-то?
- Так, ничего я не знаю, стол накрыт, бутылки откупорены, вас предупреждали честью, а посему немедленно всем занять позицию, и учинить полнейшее истребление яств и пития, потому как такие разносолы в этом доме, в последний раз. С завтрашнего дня наша команда, точнее ваша – поправил сам себя Белугин -  переходит на походно-подножный рацион. Ну чего стоите-то? Прошу на позиции. Или что, у 17-го егерского слабить стало?
Услышав сии возмутительные обвинения, бойцы азартно загудели, и с самым решительным видом ринулись в атаку, сходу заняв позиции за столом, и подкрепив себя для начала кто вином а кто и водочкой, приступили к решительному штурму горячего, закусок, солений, да рыбных деликатесов.  В полчаса с небольшим дело было кончено, тарелки, блюда и подносы стояли практически пустыми, на что господин полицмейстер довольно заметил.
- Ну вот горняки мои, а говорили что уже отобедали! Нету, нету братцы мои для русского егеря невыполнимых задач! Ну, хлебните кваску на посошок, да пройдёмте во вчерашние апартаменты, разговор ребята снова будет долгий, прошу!
Команда всей гурьбой поднялась наверх в ту комнату где вчера проходили ночные бдения, расселись опять возле столика с фруктами и вином. А полицмейстер угнездившись в своём кресле, сухо кашлянул, положил руки на подлокотники, и начал говорить.
- Сегодня друзья мои, мы  поговорим с вами в большой степени о наших союзниках, а точнее о союзнике. Ибо други мои, из сильных мира сего он у нас увы только один, да и тот непростой человек, и привыкнуть к нему, тяжеловато будет…
- А что, не очень надёжен? – негромко спросил Кубанин слегка придерживая в пальцах свою трость.
- Да нет Мишка, надёжен-то он вполне – вздохнул Вадим Григорич глядя на спросившего – тут соль в другом. Он, чрезвычайно щепетилен в вопросах чести, и просто-таки до глупости порой убеждён, что играть надлежит по правилам, и верить в данное слово, кто бы вам его не дал! – досадливо подчеркнул полицмейстер – Он из тех кто никогда не идёт на хитрость даже в реальной драке, и отпустит поверженного врага, коли тот поклянётся ему не быть таковым впредь! Великодушен излишне…
- Дурак короче – хмуро изрёк  Уличев, некоторые заулыбались, но Белугин возразил.
- Я бы так не сказал, он умён и образован, в прошлом блестящий офицер и хороший товарищ, просто он перегружен этой фанаберией, как баржа арбузами.  В открытом бою, с ним можно быть уверенным что он прикроет вам спину и не предаст. Но в тайной войне, он как юнец начитавшийся рыцарских романов, не приемлет всех методов что с этим связано: шпионство, слежки, ловля на живца или шантаж врага, ну и так далее. Он убеждён что драться надо только открыто, глядя противнику в лицо. При всём при этом он – Белугин слегка улыбнулся – иногда, в исключительных случаях пользуется услугами платных осведомителей,  ну когда выхода уже нет, а делать что-то надо! Довольно прохладно относиться к жандармам и ремеслу разведки и контрразведки…
- А с вами он как же? – спросил Неждан.
- А про меня он не знает, я для него всего лишь начальник полиции, работающий в рамках закона! – улыбнувшись пояснил Белугин, и зачем-т о поглядел на часы в углу.
- Да, дон Кихота нам как раз и не хватает в нашей компании! – съязвил Сан Саныч, под иронические улыбки остальных.
- На персидской войне, такой «лыцарь» пропал бы ни за понюшку табаку! – с горькой улыбкой заметил подпоручик Зорких, теребя в пальцах свою трубочку, размышляя закурить её или нет?
- Ну назовите уж этого необычного человека! – попросил Куценко, поправляя рукав своего зелёного охотничьего костюма.
- Чуть позже ребята – торопливо сказал полицмейстер и добавил – через пару минут я познакомлю вас со своими двумя основными помощниками, о коих я упоминал вчера, да вот кстати и они! – Белугин прислушавшись поднял палец в верх, и встал с места. Из коридора донеслись шаги, и Вадим Григорич громко позвал.
- Входите господа, вы вовремя!
Один за одним, в комнату мягко вошли двое среднего роста молодых, лет по 30-ти с небольшим мужчин, облачённых в приличного покроя, но не броские полукафтаны тёмных оттенков, такие же штаны, и начищенные до блеска сапоги. В руках визитёры держали фуражки. Один, брюнет без усов но с короткими баками, другой русый с такими же усами. Оба что сразу бросилось в глаза хорошо сложены, и с развитой мускулатурой. Вошедшие разом кивнули головами в знак приветствия, присутствующие с шумом стали подниматься, а полицмейстер указав движением руки на вошедших, коротко представил их.
- Знакомьтесь господа, агенты Шёпот и Шорох! – вначале вновь кивнул чернявый, а затем русый.
- Прошу господа за стол! – пригласил Белугин, и только тут егеря увидели у стены два сиротливо стоявших стула, на которые никто почему-то даже внимания не обратил. Шорох и Шёпот так же не говоря ни звука подошли к стульям, взяли их за спинки, и подсели к столу оказавшись между полицмейстером и Уличевым. Белугин коротко представил егерей под их теперешними псевдонимами. Так Неждан Уличев, стал Платоном Посоховым, Михаил Кубанин именовался теперь Андреем Майским, Алексей Чеканов получил имя Трофима Павлова, Данила  Куценко назывался Юрием Пятнашкиным, Егоров удостоился стать Владимиром Привольским, Гайдукову досталось имя Николай Горухин, и наконец Степан Зорких, скрывался под личиной Кирилла Неплюева. Социальные происхождения егерей чтобы не путаться, остались прежними.  Ни в князья ни в холопы что называться, ни попал ни кто…
Новые свои имена и фамилии, герои наши запомнили сразу, лишь чуть пошутили про то за столом да и всё.  Белугин пояснил насчёт новых гостей следующее. Работать с ними в связке, егерям предстоит не часто, и только по его, заранее отданному приказу, самим искать встреч с Шёпотом и Шорохом запрещено. Случайно встретив их на улице, проходить мимо, вы не знакомы. При вероятной встрече где-то в гостях, на раутах либо в присутственных местах, держаться также, вы не знакомы. В крайнем, самом крайнем случае, если одним, понадобится помощь других, попросить её условным сигналом: двумя пальцами почесать себе кадык, или же привлечь внимание какой-нибудь безобидной выходкой.
- Вопросы есть у кого? – поинтересовался Белугин, вопросов не было.
- Ну тогда господа, я поведаю вам о нашем необычном во всех смыслах союзнике, остзейском бароне, Евгении фон Штирихе, обрусевшем немце в четвёртом поколении – не спехом, с расстановкой начал Вадим Григорич.
- Барон фон Штирих, Евгений  Николаевич очень богат как по европейским, так и по нашим меркам. Имеет несколько замков в Прибалтике, дома, поместья, мануфактуры, магазины. В нашем уезде у него тоже есть своё дело: магазины, лесной и хлебный промыслы, домовладения, мельницы, словом барон Штирих человек не бедный. Несмотря на то что ему уже 34-ре года, он не женат, невесты нет, но наследников уйма, Штирихи довольно многочисленный род. Служил в армии, участвовал в турецкой компании на Дунае и в Отечественной войне.  Из Парижа вернулся в звании подполковника в отставке,  принял дела у тяжело болевшего и вскоре скончавшегося отца, и с тех пор занят приумножением состояния.  При всём при этом, барон Штирих не сквалыга, не скряга, не ростовщик, а хлебосольный и щедрый человек, хотя и бережливый. Штат слуг, лично ему преданных, у него велик. И составляет порядка полусотни душ. Тут, в Ратиславле, их с ним человек 20-ть и все при деле. В общем барон держит что-то вроде своего двора, ну аристократ чистой воды. Любит путешествовать, объездил всю Европу, был в Турции, в Персии, словом поколесил по свету, привозя ото всюду что-нибудь удивительное. Кстати является владельцем двух морских судов. Но, излишне идеализирует женщин, считает их исключительными во всех смыслах существами, и вообще, в делах серьёзных, склонен переоценивать свои силы…
- Простите, Вадим Григорич, насчёт женской исключительности, можно уточнить? – поинтересовался штабс-капитан Кубанин, чуть качнув свою дорогую трость.
- Он, Мишка, считает что женщины, даже если совершают такие же тяжкие преступления как и мужчины, заслуживают иного, более мягкого к себе отношения, ну и всё в таком же роде! –коротко пояснил полковник.
- Если я правильно понял – подхватил мысль Кубанин-Майский подняв правую бровь в верх – коли наш брат прирежет кого-то засапожником, его мерзавца надлежит тогось, пулю в темя и всегось!  А ежели какая дама, особливо из благородного сословия, ножичком побалуется, иль отравит кого, он что делать станет?
- В этих случаях он ожидает от женщины раскаяния в содеянном, обличении сообщников, и затем взявши слово что та более не вернётся на преступный путь, отпускает как он выражается «Жить наедине с собой и своей совестью!» О как…
- Водевиль какой-то! – сморщившись заметил Сан Саныч, плеснув себе вина.
- Я бы поглядел на вашего барона, коли б на него, какая бешенная мегера с безумным лицом, да аршинным кинжалом из-за угла либо темноты наскочила! – горько-иронично заметил Гайдуков-Горухин, откинувшись в кресле и постукивая пальцами правой руки по подлокотнику.
- Ну положим фехтует он отлично, не хуже нас с вами – стал пояснять полицмейстер – и в этом случае разумеется отбился бы, разоружил, ну там связал, я не знаю…
- И духи хранцузские подарил бы! –мрачно съязвил Сан Саныч, снова наливая себе вина.
- Да будет тебе, Григорич – устало усмехнулся Уличев-Посохов, задумчиво глядя куда-то перед собой, или в себя – в таких драках мы-то с тобой были? Сильно я сомневаюсь что господин барон стал бы там политесы разводить, коли жить бы захотел…
- Всё верно брат говоришь, верно замечаешь Посохов – кивнул полицмейстер, и добавил – На моей памяти положим, у барона была пара подобных коллизий…
- И чем кончилось? – нетерпеливо перебил Сан Саныч.
- Анекдотцем, чем же оно могло Привольский, ещё кончиться-то?  - неприязненно вздохнул полицмейстер – Надули его те две пташки, да и были таковы. А барон наш остался в расстроенных чувствах переживать поражение, да ждать у  Балтийского моря погоды, н-да… Но принципов своих так и не поменял!
- Короче говоря, если отбросить в сторону весь этот романтический вздор – снова подхватил мысль Уличев-Посохов глядя уже на командира – то если я понял всё верно, любая опытная шпионка, уделает Евгения-фон Николаича без особых потуг?
- Именно так – подтвердил Белугин, и сказал что он до сих не понимает, как это фон Штириха ещё не прирезали нигде? После этого полицмейстер спохватившись что они слегка отвлеклись, вернулся к описанию жития барона фон Штириха.
- Так братцы, как господин барон спросите вы, очутился у меня, а теперь и у вас в союзниках? У-у, сия история достойна пера толкового сочинителя, одно слово, роман! Расскажу самую суть. По роду своей деятельности, Асмодей, иной раз колесит по нашим губерниям в интересах своего окаянного дела. И вот порядка семи или восьми месяцев назад, Асмодей через свои связи в среде остзейского дворянства ( есть у него и такие) узнаёт о нашем бароне то, что узнали от меня теперь вы, и вознамерившись банальнейшим образом его ограбить, завязывает знакомство за карточным столом как это обычно бывает, проигрывает ему приличную сумму, и барон заглатывает наживку как окунь червя. Недели не проходит как Асмодей, с изменённой разумеется в самом начале внешностью, уже ходит в приятелях Штириха, и даже пару раз навещает один из замков барона в паре со своей сообщницей, которую выдаёт за воспитанницу. Особа как положено недурна собой, и фон Штирих, молодой да не женатый, увлекается ей. Асмодей меж тем примечает что и где в замке есть. ( хозяин-то, весь его гостям показал, как без этого?) в общем через неделю, когда барон со своей новой любовницей отдыхали в его охотничьих угодиях, в замок тайно проникла шайка грабителей во главе с Асмодеем ( все как водится в чёрных масках) двое сторожей бывших в тот момент в замке, захвачены врасплох: один убит при сопротивлении, второй избит и связан. Потом как посчитали, то утвари, украшений и ценных вещей, похитили на общую сумму в 55 тысяч рублей…
- Не слабо взяли! – оценил Уличев.
- Да уж – кивнул рассказчик и продолжил – когда барон вернулся в замок, то по началу ничего не мог понять, уцелевший свидетель ничего внятного сказать не смог. Наши тамошние коллеги начали следствие, Асмодей на другой же день приехал в замок барона выказать сочувствие да принести соболезнования, и предложить помощь. Барон ответил что очень тронут таким расположением к нему, и слава де богу что есть люди, на кого он может опереться! Сообщница Асмодея при сём не присутствовала, ибо у ней как полагается «от всего произошедшего ужаса, приключилася мигрень», и она на экипаже барона, была отправлена в снятый  ими с Асмодеем домик. После излияния всех сочувствий и вороха соболезнований фон Штириху, негодяй раскланялся и уехал домой, что бы дескать успокоить воспитанницу.  Ну разумеется, вся эта история, наделала в обществе много шума: кто и как ограбил замок Штириха, оставалось загадкой. Полиция в начале заподозрила что это дело рук кого-то из мужиков. Случаи когда лесные разбойники терроризировали остзейских дворян были не редки, но на сей раз это не подтвердилось. Сыщики тамошние своё дело знают. И неизвестно друзья мои чем бы это всё тогда кончилось, но барон получил анонимное письмо с предложением встретиться в таком-то трактире, где ему за 300 рублей, назовут имя того, кто его ограбил. Барон, на встречу пошёл, правда в сопровождении двух слуг, но так, чтобы те не бросались в глаза.  В этом трактире, его ждал один из бывших сообщников Асмодея, которого чем-то там обидели при дележе добычи, и он решил таким образом отомстить обидчикам. Неизвестный, вначале взял с барона слово,  что если тот ему назовёт имя обидчика и получит за это 300 рублей, то барон  не сдаст его полиции и позволит скрыться.  Барон не торгуясь слово дал, и тут же был немало удивлён, услышав имена своего нового приятеля и свой же любовницы. Разумеется Штирих хоть и идеалист, но не круглый дурак, и прежде чем отдать деньги, потребовал доказательств. Бывший сообщник поведал барону кучу подробностей про их с Асмодеем знакомство, про манеру того играть в карты, про его «воспитанницу» добавив про неё такие подробности интимного характера, от коих Штирих едва не вспылил. Впрочем деньги он отдал, и вернулся к себе в замок. Далее ребятки, господин барон не нашёл ничего лучшего, как потребовать от Асмодея объяснений…
- Я от чего-то даже не удивлён сему! – высказал мнение Зорких-Неплюев, налив себе вина.
- Я тоже – согласился полицмейстер и продолжил – он написал Асмодею  обычное письмо, в котором пригласил того в гости на ужин, вместе с очаровательной воспитанницей. Сияющий от сочувствия Асмодей приехал правда один, объяснив хозяину замка что его спутница занедужила, и легла в постель. Штирих не стал ходить вокруг да около, и напрямую сказал Асмодею что на того пришла анонимка, где указано что именно он и есть таинственный грабитель замка, и что он де, на это может сказать?  Негодяй и ухом не повёл, мускулом на лице не дрогнул, а сам разыграл перед бароном целый спектакль с удивлением, негодованием, и лёгкой растерянностью из разряда  «Я-а?! Что-с?! Да как вы подумать могли?!» ну и тому подобной чепухи.  Асмодей в глазах барона ( который не знаю чего вообще, ожидал от него услышать-то?) оказался так искренен в обиде, негодовании и требовании очной ставки с « негодяем его подло оклеветавшим», что наш барон слегка опешил, но бросил в бой свой последний козырь, а именно,  потребовал от Асмодея дать слово чести, что тот ни коим образом, ни прямо ни косвенно, не причастен к грабежу замка. Слово такое барон естественно получил!
После чего он извинился перед Асмодеем, который ( играть так играть!) сказался расстроенным, и попросил разрешения «если он не арестован», отбыть домой чтоб успеть рассказать воспитаннице  всю эту «чудовищную историю». Барон опять рассыпался в извинениях, и Асмодей коротко простившись, уехал. В следующие два дня, слухи об этом приватном разговоре, змейками расползлись по округе. А ещё через день, Штирих получает письмо от атамана разбойников, но не просто письмо друзья мои – улыбнулся Белугин понявши в верх палец – а вызов, самый настоящий вызов на бой!  Барону предлагалось во главе своих 12-ти людей, прибыть на рассвете на одну лесную полянку в 30-ти верстах от замка, и там его встретит атаман со своими 12-ю людьми, они сразятся на равных, и пусть сама судьба и рок решат кто из них двоих, лучший в этом мире.
Барон вместо того чтобы подумать как следует, естественно помчался со свой дюжиной бойцов, чтобы дать «великий бой и сражение», но прибывши на место и произведя разведку, противника не обнаружил. Стали ждать.  Ждал он там своих супротивников, аж три часа. Потом, прочесав дубраву, люди барона убедились что не только дюжины врагов здесь не было, но и дюжины ежей не проходило. Подозревая неладное, наш барон помчался назад во весь дух, и что же он узнал по возвращении в замок из «похода»?  А вот что… Едва он с людьми въехал в ворота, как увидел полицию и некоторых из своей дворни. Штириху сообщили ужасную новость: не прошло и часа как он с людьми уехал, на один из его загородных домов, точнее на усадьбу, сегодня на рассвете, напало до десятка разбойников в чёрных масках но одетых как мужики. Один из слуг был тяжело ранен, второй в схватке погиб, кухарка и горничная успели скрыться и запереться на чердаке, пока негодяи потрошили дом. И в это же самое время случился пожар в домике который снимали его новые знакомцы.  Барон ринулся туда, но застал лишь остывающее пепелище и страдающего домовладельца. На вопрос а где мол жильцы, барон услышал что соседи видели  что дня три назад, и мужчина и женщина с небольшим багажом, куда-то уехали на неизвестном экипаже!
И только тут господа егеря, свет что называется померк в глазах барона, и звёзды ссыпались с небеси, он всё  понял… Никогда в жизни, никто из Штирихов до него, не был столь подло обманут,  и вдобавок выставлен таким дураком в свете! Барон обратился к властям, и уже с помощью в конечном итоге наших людей, следы Асмодея, ставшего теперь заклятым врагом барона, привели последнего в наш город, где  то ли по совпадению, то ли по воле божьей, но у Евгения Николаевича давно уже было налажено своё дело. Его я знал лично тоже давно, а посему сразу посвятил его в то, что ему можно было знать, а именно уголовную составляющую дела. Вот с того периода он и состоит в моих союзниках и ищет Асмодея что бы прикончить.
- Неужели? Прикончить?  Это ить на целое убийство решиться надо будет! – хмыкнув съязвил Уличев, на что Куценко, безжалостно добавил перца.
- Хе! Я коли в сочинители вырвусь, роман цельный на эту историю напишу, да так и назову «Разбойник и дурак».
Кругом дружно засмеялись, но полицмейстер попытался урезонить товарища.
- Данила, ну ты не язви всё же излишне, барон хороший человек, к слугам своим, как к товарищам относится, не заносчивый. Ну а что облапошили его как школяра на рынке, то не диво, Асмодей и не таких за губу брал! Я со своей стороны упредил конечно Штириха обо всех основных сообщниках и сообщницах Асмодея, да. Особенно остерёг его насчёт Эмилии Гокке, ибо сия бестия уже сразу начала искать подходы к барону, а он, надо отдать ему должное, покуда держится. Он говорит с ней, общается на разных приёмах, ручки целует, но к себе не подпускает, ни сам в гости не ездит, ни её к себе не приглашает, учтив, но уже учён. Да, братцы, с завтрашнего дня, вы все как сможете, переезжаете в этот дом со всем своим барахлом. Жить станете в походно-полевых условиях, дежурство по кухне ну и тому подобные вензеля ( егеря дружно заулыбались, а Шорох и Шёпот остались невозмутимы) трое будут жить в нижних комнатах, и четверо в верхних. Шорох и Шёпот будут навещать этот дом крайне редко, и то по делу.
Пока полковник это произносил, Шорох плавным движением достав из кармана серебристые с чернинкой часы, поглядел вначале на них, затем бросил взор на настенные, чуть улыбнулся, убрал их, и вместе с другом встал с места. Полицмейстер прервался и поглядел на них.
- Простите господа – обычным, ничем не выделяющимся голосом обратился к присутствующим Шорох надевая фуражку – но нам, увы пора! Рады были с коллегой познакомится с вами лично, ибо много о вас наслышаны! – оба разом кивнули, бросили коротко «Честь имею!»  и  мягко ступая вышли, сопровождаемые полицмейстером, вернувшимся буквально через две минуты.
- На службу ребятам пора, дело прежде всего! – быстро пояснил Белугин усаживаясь в своё скрипнувшее кресло. Пока полицмейстер рассказывал, Уличев незаметно, не привлекая к себе внимания, постарался рассмотреть их новых соратников. К моменту когда Шёпот и Шорох ушли, Неждан почувствовал где-то в глубине души то, что это не просто агенты полиции работающие за деньги, нет. И Шёпот и Шорох, показались ему людьми не простыми, даже необычными.
Глотнув вина, Белугин сказал егерям что даёт им 10-ть дней на ознакомление с городом, и достав из внутреннего кармана небольшую стопку бумаг, протянул их товарищам, и бумажки быстро пошли по рукам.
- Там все известные адреса ближайших сообщников Асмодея, или же тех, кто в этом подозревается! – пояснял полковник, пока все их изучали – Кто сможет запомните, кто не уверен запишите, пригодится обязательно.  Город начинайте изучать сегодня же, лавки, магазины, ателье, трактиры, рынки, мосты, всё годиться…
- А я уже сегодня в обедах начал изучать город-то! – усмехнувшись сообщил Неждан, пряча свою бумажку в карман – Слегка позавтракал в одном весьма приличном заведении, и хозяин сразу видно марку держит, солидный!
- Ну-ка, ну-ка, что за трактир и где стоит? – чуть напрягся полицмейстер, и Уличев не торопясь, в мельчайших деталях описал свой вояж в кабак, начиная от входа где лузгал семечки мутного вида паренёк, и как бледный с тросточкой подозвал хозяина по имени Фрол, до момента когда расплатившись вышел и приметил разговор бледного господина с Фролом. Про разговор с монахом Неждан ничего рассказывать не стал, но не потому что за чокнутого приняли бы, а просто потому что не нужно оно тут, и всё. Внимательно всё выслушав, Белугин задумчиво сказал.
- Да Неждан, сама судьба тебя видать в сей трактир завела. Про паренька с семечками ничего не скажу, их там дюжина на побегушках, а вот франт бледнолицый с курчавой головой да тросточкой, это не иначе как Максимушка Гусяйский, бывший помещик, заложивший уже имение второй раз, да переехавший в город. Снял тут себе средней руки квартиру. А есть он, Максимушка свет Юлианыч, одно из звеньев в преступной цепи Асмодея, что он тут выковывает. Посредник-курьер, один из многих. Ярый вольтерьянец, просто хоть сию минуту ему революцию подавай. Так, болонка на побегушках, окромя разговоров да витийства нет за ним ничего, но на примете у меня всё же состоит. Да, а тот Фрол, которого он зачем-то вызвал, это брат величина, но своего рода. Фрол Кобыльский, один из ближайших сообщников Асмодея. Ловкач, ножом владеет лучше всех воровских людей города. Фролов кабак, так зовётся в народе это заведение, по виду приличный, на деле является местом где проворачивают различные нечистые дела, всякого фасона. По этой причине-то, сей кабак и находиться под негласным наблюдением полиции, ну и ещё там кое-кого! – кашлянув себе в кулак, туманно намекнул Белугин. Далее, однополчане услышали следующее. Сам Фрол, с поличным не попадался давно, хотя в молодые годы отбывал в губернской тюрьме три года за кражи, а теперь вроде как завязал. На самом же деле, через его кабак, проходит масса воровских операций, а точнее расчёты за них.  Здесь вам други и  контрабанда, и фальшивые бумажки, шантаж, проституция, «нищие», афёры с подрядами, (отчего некоторые купцы на крючке) Также  там продуваются имения, подмахивают векселя и закладные, рассчитываются за ворованных коней, и многое другое. Фрол предоставляет крышу над головой и гарантию безопасности, лично отвечает чтобы дельцов такого рода, никакая уличная рвань не обижала бы. За всё это, Кобыльский имеет свой процент с каждой сделки, и кабак его процветает. Однако явно, Фрол нигде и ни при чём, дескать кто-то за что-то рассчитывается, а он-то чист аки девственница, это не его дело что там господа за столами пишут да подписывают. Обстановка в кабаке самая благопристойная. И улик на Фрола Кобыльского нету никаких, от слова совсем. Так что пришлось тебе Неждан лицезреть не малого человека из Асмодеева «войска».
- И вправду судьба  -согласился Уличев, и о чём-то своём задумался. Внезапно Сан Саныч вдруг спросил.
- Господа офицеры, а это, кто ж в нашей всей команде, старшим-то будет?
После минутной паузы, Неждан предложил Белугину чтобы он сам кого назначил, но полицмейстер от сего устранился, предоставив егерям решить это про меж себя. Не изнуряя общество парламентскими дебатами, Уличев указав пальцем на Кубанина, предложил.
- Ну пускай Мишка старшим будет, он штабс-капитан, по званию нас всех старше, вот ему и карты в руки!
- Да нет ребята, я как-то так вдруг, не готов командиром стать, подумать если, может и согласился бы, а так с ходу, нет уж, увольте! – отказался Кубанин, качнув тростью. Поднялись небольшие прения. Пал Палыч предложил проголосовать тайно, бумажками с именем, но это как-то тоже не пошло. Точку в споре поставил прапорщик Чеканов.
- Стойте братцы-егеря, охолоньте, эдак мы до китайской пасхи тут заседать будем. Мне вон какая сейчас мысль в голову-то пришла. Давайте всякое дело, решать сообща, предлагая каждый своё решение, и чья идея на данном деле перевесит, тот пусть в этот день старшим и будет.
- Гм, а что? Пожалуй можно попробовать – задумчиво согласился полицмейстер, на сём и порешили.

                Х                Х                Х

Городской голова Шураев Павел Никитич, давал в своём большом городском доме бал. Жилище господина головы выделялось на своей улице хорошей архитектурой середины 18-го столетия, украшавшее двух этажное с мезонином здание причудливой лепниной, высоким каменным крыльцом и сахарного цвета колоннами.
С фасада дом имел небольшую металлическую ограду, несколько клумб, и пару облупившихся амурчиков на небольших постаментах. За то оставалось много места для стоянки экипажей, что согласитесь было очень удобно. Сад, аллеи, фонтан и прудик в городских владениях Павла Никитича тоже имелись, но находилось всё это за домом и в глаза не бросалось.  К своим 50-ти годам, голова уже слыл богатым человеком, держал собственную карету да экипаж с откидным верхом, три пары коней, и большой штат слуг.  Жена его, Маргарита Петровна, красивая женщина 40-ка лет и мать четверых его детей ( 2-х сыновей и 2-х дочерей) успешно вела домашнее хозяйство, но основной её страстью были городские новости, вести с театров боевых действий, и светские приёмы. Маргарита Петровна для своего века была достаточно образована, знала французский, и могла общаться по-итальянски. Словом дополняла она своего супруга в полной мере. Сам господин голова давал с мая по август, ежегодно по два-три бала, не то чтоб уж очень шикарных, но и светскими вечерами их тоже не назовёшь. Обычно на таких празднествах присутствовало человек 50-60 гостей, но так как все сновали туда да сюда, и слуги поминутно мелькали с подносами да канделябрами, то у присутствующих создавалось впечатление что здесь гудит тьма народу. Вообще, балы в доме городского головы считались лучшими в городе, хотя многие осанистые вельможи пытались с ним соперничать, давая свои. Да, в городе Ратиславле балы гудели частенько. Вот и в этот раз публики собралось предостаточно, более чем полсотни господ с дамами и без, весело выделывали ногами разные кренделя, озорно хохотали, кавалеры ухаживали за дамами, дамы одна перед другой делали разные политесы, словом жизнь в особняке Шураевых била не ключом, а даже я бы сказал фонтаном. Многие гости, потанцевав шли отдохнуть да поговорить про меж себя в большую гостиную, где за несколькими столами да на паре-тройке диванов, сидели те, кто либо по каким-то причинам не имел желания танцевать, или уже напрыгавшись, переводил дух. Однако юной молодёжи здесь не сидело вовсе, а общались на разные темы люди среднего и зрелого возрастов, но тоже не сказать чтоб уж совсем старики. По мимо сюртуков да фраков, мелькали и офицерские мундиры среди мужской половины, словом разнообразие одеяний кипело наивысшее.
Именно в эту гостиную, полицмейстер Белугин, облачённый в мундир который очень любил, пожаловал в сопровождении прелестной своей супруги Анны Леонтьевны, живой и любознательной дамы средних лет, и их юной 18-ти летней светловолосой и кареглазой дочери Лидочки, которая всякий раз когда папенька брал её на бал, готова была молиться на него всем богам которые только есть, ибо родитель воспитывал её и двух младших братьев, в некоторой строгости.
По мимо благородного семейства, Белугин представил хозяину дома своих недавних приятелей-помещиков: Посохова Платона Ильича, пехотного поручика в отставке, самарского барина, владельца небольшого количества душ, но весьма интересного и образованного человека, Андрея Петровича Майского, просто состоятельного человека из Тульской губернии, владельца уже 350-ти душ, и тоже деликатного человека. Последним из приятелей полицмейстера, хозяевам был представлен помещик Павлов, Трофим Иваныч, у которого ревизских душ оказалось аж 420, но жил он во Владимире.  Здесь в Ратиславле, все трое оказались по сугубо личным делам, но проникнувшись здешним воздухом и красотами природы, захотели погостить в нём некоторое время. Приятели Вадима Григорича весьма понравились семейству хозяина дома, и супруга и дочка, с удовольствием подавали господам свои нежные ручки для лобзаний. Пока суть да дело начались опять танцы, полицмейстер отпустил своих женщин на волю, а сам с приятелями пройдя следом, просто превратился в стороннего наблюдателя. Стоя в бальной зале с бокалами вина в руках,  полицмейстер с «новыми» знакомцами  разглядывали незаметно гостей, и тихо переговаривались.
- Вон видите – Белугин чуть повёл бровями указывая своим на противоположенный угол залы, где на стуле в окружении модно одетых дворян, сидела высокая, стройная молодая женщина с хорошими русыми волосами, лебединой шеей и выразительными глазами – красавица в центре воздыхателей и завистливых товарок? Вот она и есть Эмилия Андреевна Гокке, запоминайте её ребята крепче…
- Да, такую лань и захочешь не забудешь! – тихо заметил Платон Посохов, отпив из своего бокала.
- Смачная бабёнка! – согласно кивнул Андрей Майский, внимательно вглядываясь в смеющуюся красавицу.
- Да, я бы с такой того, по фехтовал! – мечтательно заметил Трофим Павлов, но из бокала не отпил.
- А фехтует она для женщины не плохо – очень тихо сказал полицмейстер, и добавил – так что в случае чего рты не разевайте…
- А так по виду и не скажешь что эта игривая кобылка, демон в обличии женщины – задумчиво произнёс Посохов, неотрывно сверля даму глазами. Та вдруг от чего-то поперхнулась, закашлялась, забормотала неловкие извинения, и как-то тревожно огляделась по сторонам, но ей в ту же секунду подали бокал шампанского, и дама  приникнув к нему, стала жадно пить.
- Идёмте в гостиную, там теперь должен появится Штирих, и я вас представлю друг-другу.
Белугин повернулся и направился к выходу, а его бравые егеря что на сегодня объявились состоятельными и не очень помещиками, гуськом последовали за ним. В гостиной, что располагалась на верху, уже дым стоял столбом, лился приятный для мужского слуха звонкий женский смех, медленно пели бокалы, позвякивали кавалерийские шпоры на сапогах офицеров. Жиденькие аплодисменты коротенько выплеснулись из дальнего угла, где очередное прелестное дарование лет 16-17-ти в розовом платьице, в окружении полу десятка воздыхателей, только что закончила играть на пианино. Лакеи вьюнами вертелись тут же, разнося напитки и собирая пустую посуду, заменяя огарки свечей на новые, и всячески стараясь угодить. Входили-выходили гости, в воздух, под потолок медленно поднимались колечки сизоватого, ароматного дыма от чубука, коим наслаждался рослый черноусый дворянин в синем охотничьем костюме, стоявший в каминном углу с парой своих приятелей. На трёх диванах с гнутыми резными ножками что равномерно стояли у трёх же стен, да за парой столиков посередине просторного помещения, располагалось порядка двух десятков дам и господ  молодого и среднего возраста.  Юная музыкантша со своими поклонниками что-то бурно обсуждая упорхнула уже вниз, но на смену им пришли ещё гости, и скуке тут делать абсолютно было нечего. Когда Белугин с Уличивым, Кубаниным и Чекановым вошли в гостиную, первым кого они увидели опять был хозяин дома с семейством.
 - Что Вадим Григорич, надоело внизу? – бодро спросил Павел Никитич шагнув навстречу.
- Да знаете ли шумновато там, я вот лучше тут, да и приятели мои – он кивнул головой на трёх помещиков – не очень до балов охотники-то. Беседа, беседа уважаемый Павел Никитич, вот лучшее отдохновение для старых солдат! – проходя чуть дальше, философски заметил полицмейстер, кивком головы, походу отвечая на приветственные знаки внимания.
- А супруга-то ваша с дочкой внизу остались? – участливо поинтересовался голова.
- Да, пусть там среди своей стихии побудут – ответил полицмейстер проходя за хозяином к столику, где как раз освободилось несколько мест. Шураев галантно предложил гостям присесть, а потом сделал знак двум лакеям, и те быстро приволокли недостающие стулья. Уселись все. Говорили в общем-то ни о чём, появление новых людей в светском обществе Ратиславля не вызывало особого интереса, за исключением тех случаев, если эти люди были какие-нибудь особенные. Трое же провинциальных да к тому же женатых помещиков, таковыми совсем не показались, хотя и проявили себя общительными и начитанными людьми. Вообще, надобно подчеркнуть  что новые люди, из числа знакомцев, старых приятелей, сослуживцев по полку, дальних родственников и тому подобных, появлялись на приёмах и в салонах города довольно часто. Кто-то оставался потом насовсем, кто-то гостил непродолжительное время, а иные показавшись лишь однажды, исчезали насовсем, и уже никто толком потом не помнил ни личностей ихних, ни фамилий, да и вряд ли узнал бы где при встрече. Таковых знакомцев приводили на вечера и балы все именитые горожане, не был исключением и полицмейстер. К тому же, выбирая из своей команды Уличева, Кубанина и Чеканова, полковник приказал изменить причёски, и надеть приличествующее выходу в свет обмундирование. Тут же выяснилось что таковое, взяли с собой только Кубанин-Майский, а Уличев-Посохов, и Чеканов-Павлов, таковых не имели, посему господину полковнику пришлось наряжать подчинённых на свой счёт.
- Шаромыжники! –шутя буркнул он, когда оба недальновидных приятеля уже примеряли на себе перед зеркалом выходные фраки чёрного, и тёмно-синего цвета.
- А что?  Мы ж как я понял на службу призваны были, чего же дорогого тряпья-то с собой набирать? – резонно парировал Уличев, глядя на своё отражение.
- Да, вообще-то! – коротко поддержал друга Чеканов, не поворачивая головы от зеркала.
- Не жмёт? – вместо ответа, не совсем уверенно но определяюще, спросил их командир, скрестив руки на груди.
- Нет, как по мне сшито! – искренне ответил Неждан.
- А мне вроде как под мышками туговато сидит – осторожно заметил прапорщик шевеля локтями.
- Потерпишь, тебе в нём не жениться чай! – махнул рукой полицмейстер и добавил – Всего-то делов на балу показаться да увидеть кого нужно, а потом вы хоть в подрясниках бегайте!
Все дружно захихикали. Выбрав для знакомства с бароном этих троих, оставшимся Белугин приказал продолжать изучение города, и наблюдать не обнаруживая себя за некоторыми адресами. Впрочем последнее велено было исполнять не очень тщательно, а как бы приглядываясь. К тому времени когда герои наши заявились на бал, они жили на конспиративной квартире ужен более двух недель, изучив и облазив за это время почти весь город, и с гравировальной точностью срисовав себе в головы адреса нужных людей. В дом они заходили всегда так: трое обитавших внизу, с парадного хода, прочие, заявлялись со двора, от чего у соседей создавалось впечатление будто бы в доме и впрямь два хозяина. Агенты Шорох и Шёпот появлялись в их поле зрении в этот период лишь однажды, мельком встретившись в центре города. Теперь же, полицмейстер и с ним трое, сидели в забавной компании да вели обыденные светские разговоры. У приезжих справились о состоянии дел в имениях, дела у всех шли хорошо, от того-то де, они и находились теперь далеко от дома. Одна из женщин поигрывая веером поинтересовалась не были ли господа в столице? Господа оказалось в столице отродясь не бывали, и не горели желанием ехать в такую даль. Затем  у новоприбывших спросили как им город?  И город, и жители, а в особенности образованное сословие оказались выше всяких похвал. И чисто тут, и спокойно, и ночами можно гулять не опасаясь что тебя кто-то за карман потрогает.
- О, за спокойствие  на улицах, это нашему Вадиму Григоричу  спасибо сказать надо, навёл порядок!  - льстиво мурлыкнула одна дама, строя Белугину глазки, тот сдержанно улыбнулся. И неизвестно сколько бы вся эта канитель тянулась и далее, если бы густой мужской глас, радостно не огласил.
- Ба, господин барон! Штирих, давненько вас видно не было в наших палестинах!
Егеря машинально повернули головы, а полицмейстер даже привстал ( три помещика тут же последовали его примеру)
Высокий, черноусый дворянин в синем охотничьем костюме, сияя радостной улыбкой шагал на встречу вошедшему в гостиную, среднего роста подтянутому с хорошей осанкой молодому мужчине, на вид выглядевшему лет на 30-ть с небольшим.  Одет появившийся был в отличный чёрный фрак, ладно сидевший на нём, и такие же брюки. Чистое, породистое лицо с тёмно-карими глазами, отсвечивало в данный момент неким томлением, словно барон ожидал тут кого-либо, или ждал. Его тёмные, с едва заметной проседью на висках, хорошо уложенные густые волосы, придавали ему истинно аристократические черты.
- Простите господа, но мне нужно нашему барону два слова сказать – тихо заметил своим собеседникам полицмейстер, и тоже направился к выходу, где Штирих о чём-то разговаривал с черноусым. Трое егерей  тоже как бы непринуждённо извинившись, последовали за Белугиным.  Однако первым, барона встретил хозяин дома, и всемилостивейши попросил присоединиться к ним. Барон охотно кивнул, и уже один, без черноусова, прошёл с Павлом Никитичем в их компанию. Дамы сидевшие тут, уже по опыту зная что теперь пойдут чисто мужские разговоры, чинно словно павы поднялись, и извинившись ушли в другие компании. Освободившихся мест, хватило всем с лихвой. Вначале барону были представлены хозяином новые знакомцы полицмейстера, чему Штирих почему-то заметно оживившись обрадовался, а затем последовал хотя и насыщенный, но слава богу непродолжительный диалог городского головы со Штирихом касаемо состояния их общих дел, цен на мануфактуру и хлеб, а также перспективу промышленного развития города. Дело всё было в том, что городской голова, это выборный представитель самых именитых купцов, и соответственно ведение такого рода дел, всегда оставалось наипервейшей его заботой, по мимо всего остального. Наконец поняв что делу время, Павел Никитич сменил тему,  и собеседники вооружившись бокалами, выпили за знакомство, и разговор пошёл в более приятном русле.
- А что господа – подал голос молодой гусарский офицер с закрученными усами, - как вам последние новости из Персии?
- А что там у них? – сонно спросил его судья, Ярлыков, Капитон Савич, седоватый и чуть полноватый мужчина с гладко выбритым, неприметным лицом, который отставив пустой бокал, сидел со сложенными на животе руками.
- Да как же-с,  они ить третий год уж с турками воюют! – пояснил гусар, азартно обведя всех взором.
- Ну и что с того? – ухмыльнулся полицмейстер – Пусть их воюют хоть сто лет, нам потом меньше довоёвывать придётся ежели чего!
- Ну а кто Вадим Григорич, победит-то по-вашему? – опередив гусара, спросил некий молодой, с накрученными впереди вихрами помещик, в светло-жёлтом фраке, и белых брюках.
- Да пожалуй я бы на турок поставил! – задумчиво ответил полицмейстер.
- Да, а я господа слышал что предводитель персиян Аббас-мирза, скончался в походе недавно! – неуверенно проговорил молчавший до того почтмейстер Таблеткин, Пафнутий Петрович, средних лет, высокий и худощавый мужчина в синем сюртуке.
- Да Таблеткин, помер Аббаска, он грешник и так здоровьем-то не блистал, да и что было в походах да потугах растерял! – по свойски ответил ему полицмейстер.(*)
- Как-то это трагично господа, умереть в походе не от пули, а от недуга! – сокрушённо заметил вихрастый помещик.
- Да уж лучше так, чем тебя свои же придворные зарежут как шаха Надира какого-нибудь! – устало проговорил Платон Посохов, лениво отпивая из бокала.
- А вы Платон Ильич тоже думаете что турки победят? – неожиданно вдруг спросил Штирих, откидываясь на спинку стула.
- Трудно сказать барон – прикидывая в уме развитие событий, начал Посохов, приветливо глядя на собеседника – армия лучше у турок, но многие их силы отвлечены теперь событиями в Греции, так что чаша весов может как в ту, так и в иную сторону качнутся, а то и по середине замереть…
- Простите господа, простите! – пылко перебил нашего егеря вихрастый молодец, молитвенно потрясая ладошками – Кстати о событиях в Греции, - так же горячо продолжил он, обдавая всех пронзительным взором – это же чертовски интересно, и волнует многие умы. Вот бы о чём поговорить!
- А чего о них толковать? – усмехнулся гусар – далеко Греция, и все сведения или сплетни, доходят до нас уже в несколько подсохшем виде!
- Но как же-с! – снова пылко воскликнул вихрастый – Туда устремлены взоры всей Европы, туда едут тысячи добровольцев чтобы помочь революции...
- Войне за независимость вы хотели сказать? – чуть улыбнулся Посохов.
- А какая разница? – недоумённо замер молодой помещик.
- Значительная, но растолковывать её здесь и долго и скучно – наставительно пояснил Платон Ильич – но от себя скажу: прежде чем лететь к чёрту на рога в абсолютно чужую тебе страну с тем чтоб воевать, надобно прежде в собственном доме порядок- то навести, а уж тогда вперёд, в штыки и до дна!
- Позвольте, но все цивилизованные люди во всём мире сочувствуют грекам! – удивлённо глядя на собеседника, тихим голосом сказал вихрастый.
- Аполлон Ефимыч – встрял в диалог Белугин, участливо глядя на вихрастого – Я с приятелями, тоже сочувствуем грекам, так что вы не переживайте!
Кругом заулыбались, но Аполлон Ефимыч очевидно не уловил тонкой иронии сказанного.
- Просто я считаю что все мы, по христианской солидарности, обязаны помогать грекам!
- Ну помогите лично вы чем-нито, покажите нам всем пример! – предложил вдруг Посохов.
- Что вы имеете в виду? – слегка растерялся Аполлон Ефимыч, почуявши подвох в словах собеседника.
- Ну вот вы лично, милостивый государь, горячо сочувствуете восставшим грекам?  - уточняюще переспросил Посохов, ни единым мускулом не показав своих замыслов.
- Разумеется, как и все – залепетал было Аполлон, да и попался тут же.
- Гм, а от чего же вы любезный, не на Пелопоннесе? Отчего не покрыли себя славой в жарких делах на ятаганы да сабли? – пристально уперев в него взор, в упор спросил поручик.  Вихрастый помещик окончательно растерялся. Он неуверенно оглядел круг присутствующих, и некстати уж совсем переспросил.
- Я?
- Да-да, именно вы, вас там уж небось Маврокордато с Бабелиной заждались !- чуть качнув головой, добавил Посохов.
- Я вообще-то совсем не военный человек – осторожно стал растолковывать вихрастый храбрец – и в полку не служил, а потому с меня там навряд ли толку будет, но другие вот…
- Не служили? – сочувственно спросил вдруг молчавший до того Андрей Майский, и тут же добавил – А что же вам мешает? Запишитесь в полк, наденьте амуницию заместо платья французского, да и шабаш. Через три года усиленной строевой подготовки с ружьём, либо фланкировки саблями и шашками, из вас выйдет великолепный боец, будьте уверены!
- Да, и на высоченную стену по шаткой лестнице забегать научитесь, и всё постигните в совершенстве! – опять поддал жару Посохов, чем смутил Аполлон Ефимыча окончательно. Тот заметно покраснел, и запнувшись, уже не знал что говорить. Спас его полицмейстер, шутливо пожурившей товарищей.
- Ну уж взяли в два огня-то человека, господа, довольно смущать гражданских, пусть их мечтают!
- А в самом деле господа, много ли добровольцев в Грецию едут, с турками воевать?- блеснув глазами, с интересом спросил почтмейстер.
- Да порядочно, с нашего города двое вроде тоже уехали, по крайней мере собирались! – шевельнув бровями ответил гусар.
- Да – выдохнув продолжил свои мысли Посохов – коли у тебя ничего нету за душой кроме просроченной закладной да карточных долгов, то можно и в Грецию, и в Южную Америку, и  даже на Луну отправляться воевать не пойми за что.  А если у человека и жена, и дом и дети, то долг его быть подле них, а не в чужих землях баррикады городить!
- А вы позвольте полюбопытствовать служили? – спросил его вдруг барон.
- Точно так, служил! – коротко ответил Посохов.
- И где?
- На Кавказе, в пехоте!
- И давно в отставке?
- С тринадцатого года!
- У-у, я чуть позже, но по вашему виду Платон Ильич, я сразу понял что пороха вы за свою жизнь нанюхались вдосталь! – уважительно заключил барон, на что Посохов коротко бросив «Да уж пришлось!» устало откинулся на спинку стула. Неждан Уличев быстро привыкал к шкуре Платона Посохова, впрочем как и все его товарищи, уже без ошибок откликались на свои псевдонимы.  Когда в компании завязалась беседа, Уличев  несколько минут думал как влезть в разговор, и под каким соусом подать свой новый образ? Пылкий мечтатель Аполлон Ефимыч пришёлся как нельзя кстати, и даже нужно было чтобы таковой появился! Да и Кубанин-Майский хоть и одной репликой, а поучаствовали в разговоре, а вот Лёшка Чеканов со своим  Павловым чего-то сплоховали, но ладно, ещё не вечер.
- А я вот господа опасаюсь, как бы наше государство, в эту самую Грецию, со всеми ногами не влезло, войну бы туркам не объявило! – осторожно подал своё мнение судья.
- Всё возможно, всё возможно – уже абсолютно без иронии, согласился с ним полицмейстер – Я сему пассажу даже и не удивлюсь!
Городской голова хотел  что-то добавить, но к нему с боку быстро подошёл лакей в красной ливрее, и рукой в белой перчатке, чуть согнувшись, элегантно подал хозяину записку. Тот пробежал её глазами, посветлел лицом, сунул себе в карман, и бросив лакею «Проси немедленно!» повернулся к собеседникам.
- Господа, сейчас я познакомлю вас с преприятнейшим человеком, свела судьба!  Настоящий кудесник и маг, ювелир хотящий открыть в Ратиславле своё дело, а покуда только даёт платные консультации по всем видам украшений, уникум!
-  Любопытно-любопытно! – негромко загудела компания, и невольно повернула головы к распахнутым дверям, через которые продолжала шнырять пёстрая, развесёлая публика.  Ровно через минуту, в них мягко вошёл  человек среднего роста и крепкого но не упитанного телосложения в тёмно-коричневом фраке с приподнятыми плечами, и светлых брюках. Вся фигура его представляла из себя этакий высокий улей, выдолбленный из цельного широкого бревна. Вошедший казался слегка сутуловат, его округлая голова на короткой шее чуть уходила в плечи, а высоко поднятый воротник белой сорочки и вовсе скрывал её. У него была коротко подстриженная скандинавская борода бурого цвета, высокий с хорошей залысиной лоб, и маленькие круглые очки на широком носу, из под которых растерянно хлопали глаза неопределённого пока цвета.  Прибавить же к этому густые брови озабоченно шевелящиеся на блестевшем алебастровой белизной лбу, и весь облик человека так и бросался в глаза, один раз увидишь, и уже не забудешь такого. Увидав вошедшего, городской голова торопливо вскочил и буквально распахнув объятия пошёл прямо на него.
- Ба, Фаддей Фаддеич, ну наконец-то! – они дружески обнялись, и Павел Никитич осторожно взяв приятеля под локоток, подвёл его к остальным.
- Разрешите вам представить господа моего приятеля, Фаддей Фаддеича Чирикина, кудесника и ювелира, и большого знатока своего дела! – чуть с прищуром проговорил городской голова, потрясая указательным пальцем левой руки, на что ювелир смущённо хмыкнув плотно сжатыми губами  «Ну вы уж слишком» чинно поклонился поднявшимся к тому времени господам, те так же не дали повода сказаться невеждами. Пока Павел Никитич представлял Чирикина и господ собеседников друг другу, те увидели что Фаддей Фаддеич точно сутуловат, ( очевидно сие проистекало от профессии)  но руки имеет сильные и цепкие, а глаза просто тёмные, да ещё их затемняла густота бровей.  Господин голова поведал приятелям что две недели тому назад, он прочитал в городской газете «Уездные вести» объявление о том, что некий ювелир, за умеренную плату даёт всеобъемлющую консультацию по поводу драгоценных камней и золотых украшений.
- А у меня господа вы верно знаете, от покойных родителей моих осталось некоторое количество бриллиантов. Я хотя и из купцов, но мало чего в этом понимаю, и давно искал сведущего человека, что помог бы мне в них разобраться. В столицу из-за этого ехать и далеко и накладно, да и опасно: не надуют ежели, то ограбят, вон сказывают в отдалённых-то местах до сих пор на дорогах-то шалят! А тут глядь, и прямо судьба свела, и вот две недели всего знакомы с  почтенным Фаддей Фаддеичем, а уж я себе думаю что всю жизнь с ним знаюсь!
- Ну полноте вам, Павел Никитич – сконфуженно прогудел Чирикин, чуть разведя ладони в стороны – ничего уж такого необычного я для вас пока не сделал, просто выполнил свою работу и получил за неё деньги, и дальше готов служить для вашего блага. Кстати господа – ювелир повернул своё услужливое лицо к остальным – ежели у кого возникнут затруднения с купле-продажей бриллиантов или золота, то прошу во всякий час быть ко мне на Заезжую, дом под нумером 99-ть, с восьми утра, и до вечера, во всякий день кроме праздников.
- Ну а что, при случае воспользуюсь, хотя у меня и не сказать чтобы прям бриллианты-то были, но кое-что в кубышке имеется!
- А вы по праздникам значит не работаете совсем? – закинул удочку гусар, чуть иронично поглядев на нового знакомца. Однако ювелир сделал вид что подвоха не заметил, и деловито шевельнув бровями ответил.
- Нет-с, я в вере твёрд и храм посещаю регулярно, и в праздники, особливо в престольные и годовые, не работаю!
- А вы Фаддей Фаддеич позвольте полюбопытствовать к нам не из столицы ли приехали? – осторожно спросил Пафнутий Петрович, глядя на ювелира с какой-то надеждой.
- В Петербурге у меня точно, есть своя контора, там трудиться пара вполне надёжных евреев под присмотром толкового приказчика, но сам я теперь прибыл из Москвы, где тоже завёл дело. Сюда же я приехал отдохнуть, и может статься купить дом, да осесть на старости.
- А отчего ж вы из столицы-то уехали? – ровным голосом спросил барон, непринуждённо глядя на нового собеседника. Тот горестно вздохнув ответил что климат Петербурга стал вреден для его здоровья, и жить там долго не представляется возможным.
- Женаты? – коротко спросил судья.
- Да, женат Капитон Савич, и детки есть, правда теперь семейство моё уехало по Европе путешествовать, поглядеть мир, и вообще теперь говорят модно путешествовать! – уже абсолютно по-свойски растолковал ювелир.
- А вы Штирих, не хотите ли вы, воспользоваться услугами  уважаемого Фаддей Фаддеича? Давно небось в фамильные драгоценности-то не заглядывали? – то ли в шутку, то ли в серьёз, зачем-то спросил полицмейстер. Барон впрочем ответил на это понимающей улыбкой, а затем сказал что нужды в услугах ювелира он пока не видит, а фамильные драгоценности и без того своей цены не потеряют.
Далее, в продолжении получаса, Фаддей Фаддеич выказывал хорошее знание предмета, рассказав новым приятелям кое-что о драгоценных камнях, причём повествование его напоминало скорее сказочные легенды, и слушатели внимали ювелиру с неподдельным интересом. Чирикин, рассказал господам его окружавшим, например про знаменитый алмаз «Великий Могол» чья масса до огранки составляла аж 787 карат! Он был найден в Индии в 17-ом веке, и из него изготовили бриллиант массой 279 карат. Следующим волшебным камнем о коем поведал вкрадчивым голосом ювелир, был «Алмаз Регента» он же «Питт», что оказался обретён в Индии в 1701 году, и весил 410 карат. Далее были «Раджа Мальтанский» 367 карат, найденный на Борнео в 1787 году, «Белый Тавернье» 250 карат, обнаруженный опять же в Индии! С особым упоением Фаддей Фаддеич описал алмаз «Кохнур» 186 карат, или как выразился рассказчик, «камень с историей»
Он имел круглую форму, и с 14-го столетия принадлежал раджам Индии, пока в 1739 году, не перешёл к персидскому шаху, который назвал его «Гора света». Последним сказочным сокровищем о котором услыхали в тот вечер гости дома, стал алмаз «Флорентиец», он же «Великий герцог Тосканы», или «Австрийский алмаз». Сей камень как пояснил разошедшийся ювелир,весил 137 карат, и происходил опять же из Индии,  попав в лапы к людям в 16 веке. Этот алмаз, овеян массой таинственных и кровавых легенд, ибо в 1657 году находился в собственности у хорошо известных всем Медичи во Флоренции  (отсюда-то и название) но с 18-го века и до сего дня, является  собственностью Австрии, украшая корону Габсбургов. Вот так кратко но ёмко, Фаддей Фаддеич посвятил  своих новых знакомых в мир его личных увлечений и страстей.
- И что, позвольте узнать, вы все эти алмазы лично видели? – с придыханием, перейдя чуть ли не на шёпот, спросил почтмейстер, глядя на ювелира с каким-то подобострастием. Но тот разочаровал Пафнутий Петровича, отрицательно помотав головой.
- Увы, увы! Я как и вы теперь господа, лишь слышал об этих сокровищах от коллег, а они в свою очередь узнавали о том от прочих! Обладание хотя бы одним таким камнем, сделает человека не только богатым, но и счастливым человеком! – мечтательно вздохнув, заключил ювелир, но барон ему возразил.
- Прежде всего, он сделает его владельца объектом для покушения разного рода преступников,  и жизни его будет угрожать смертельная опасность, даже если он окружит себя множеством слуг и телохранителей! – с толикой грусти в голосе, заявил фон Штирих.
- Точно так господин барон, вот телохранители-то, такого камнехранителя и зарежут первые, да обчистят клети! На востоке такие пассажи обычное дело! -  вторя барону, заметил Платон Посохов, устало поглядев на почтмейстера.
- Случается! – согласно кивнул ювелир – случаются с людьми и такие неприятности, но согласитесь же господа, как же это приятно, хотя бы подержать эдакое чудо на ладони! – поэтически заметил Фаддей Фаддеич приподняв голову, и чуть выставив вперёд открытую ладонь. Ему никто не успел ответить, ибо практически над головами мужчин, раздался хоть и приятный, но недовольный женский голос.
- Нет, господа, ну это вообще как называется-то, а?!  Я стою тут уже несколько минут, а вы так погрузились в эти ваши алмазные убийства, что напрочь меня не замечаете, да?
Все разом повернули головы. Близ их собрания, а точнее практически вплотную, стояла и гневно обмахивалась дорогим веером, светская красавица Эмилия Андреевна Гокке, блистая не только прелестями своего стройного тела, но и драгоценностями на этом теле находящимися. Все мужчины кроме ювелира, полицмейстера с тремя приятелями, разом загалдели извинения. Де, увлеклись, не заметили, прощения просим! Как-то машинально согнали со стула Аполлон Ефимыча, после чего молодой человек сконфужено удалился, а на отвоёванное место чинно уселась Эмилия Андреевна, которой хозяин дома, тут же представил троих новых знакомцев Майского, Павлова и Посохова ( с ювелиром госпожа Гокке видимо уже зналась) все трое по очереди приложились к очаровательной ручке, выдав при этом по дежурной фразе «Весьма приятно!» «Весьма польщён!» «Весьма рад!». Посохов, произносил свои политесы последним, и  ручку женщине даже не поцеловал, а лишь слегка коснулся губами холёных, едва заметно дрогнувших пальцев (боялся очевидно уколоть их жёсткой бородой) и поднимая голову, на доли мгновения встретился глазами с Эмилией Андреевной. Улыбка победительницы, нет, пожирательницы мужчин, до того торжественно игравшая на гранатовых, пухленьких губках пафосный марш, вздрогнула  вдруг как от укола иголкой, и соскользнув с лица подобно хрустальному бокалу по накрахмаленной скатерти, упала куда-то вниз, и там разбилась на тысячи колючих и острых осколков. Она немного дёрнула рукой, растерянно захлопала глазами, и когда Посохов уже просто сидел на стуле напротив неё, сконфужено заметила.
- Простите господа, я нынче проснулась необыкновенно рано, с восходом солнца, чего со мной раньше не случалось, меня всю вдруг охватила непонятная тревога, и я более не уснула.  А тут на балу, от всех этих танцев, у меня слегка закружилась голова…
- Это сударыня у вас нервишки шалят, видимо изрядно хлопот на себя взвалили за последнее время? – с едва заметной иронией в голосе, проговорил полицмейстер, ласково глядя на даму «своей мечты». Госпожа Гокке, уже обретя прежнее своё самочувствие, поведя бровями, в тон ему негромко ответила.
- Да, немало,  что же делать? Такая уж доля наша вдовья, всё сама да сама… Вон, Евгения Николаевича, ну никак не могу в гости дозваться, всё-то он причины находит чтобы отказаться! И от чего такая немилость ко мне, в толк взять не могу?  - с напускной растерянностью закончила мысль Эмилия Андреевна, легонько поигрывая веером, да сверля Штириха взором. Тот сконфуженно кашлянул в кулак и ответил.
- Простите великодушно любезная Эмилия Андревна, но право столько всего навалилось в последнее время, что не знаю когда и разгребу.  Я же почти не выхожу из дому-то, сюда-то вот вырвался чудом, товарищей повидать да косточки размять!
Госпожа Гокке на пару секунд прикрыв глаза замерла, а потом открыв их, чуть прищурясь, решительно проговорила.
- А я вот теперь тут же, при свидетелях, приглашаю вас на завтра, быть ко мне в гости. Я устраиваю небольшой званный вечер на дюжину персон, и желаю чтобы вы, оказали мне честь своим присутствием. И только попробуйте отказать женщине в такой малости! – угрожающе закончила Эмилия Андреевна, буквально обволакивая барона взором. Фон Штирих  сделал стойку, народ вокруг замер. Гокке глядела только на барона, и не заметила как Белугин, буквально резанул того взглядом, и Штирих уловив этот посыл, чуть переменившись в лице, ровным голосом изрёк.
- А вы знаете любезная Эмилия Андревна, я всё же попробую, не сочтите за грубость, отказаться. Все ближайшие дни я весьма занят, и ходить по званым вечерам  у меня решительно нет времени, прошу великодушно меня извинить!
Госпожа Гокке пару мгновений не мигая глядела на барона, затем вдруг неожиданно добродушно рассмеялась, и смахнув с красивых ресниц пару слезинок, указуя на Штириха сложенным веером, сквозь смех же, попеняла на него присутствующим.
- Ну вы видели этого зануду господа, а? По всем правилам, на моём месте, любая  другая женщина посчитала  бы себя кровно оскорблённой таким цинизмом! Но я – Эмилия Андреевна указала сложенным веером себе на грудь – я женщина более широких взглядов, а посему прощаю Евгению Николаевичу его снобизм, с надеждой на лучшее. Позвольте хотя бы узнать причину того, почему у вас нет этого самого времени, несносный барон?
- Дело в том любезная Эмилия Андревна, что именно на ближайшие несколько дней, у меня намечен ряд весьма важных визитов, игнорировать либо отменить которые я не могу, а потому при всём желании быть вашим гостем я не имею возможности, увы!
Госпожа Гокке состроила театрально-таинственное лицо, а затем не отводя взора проговорила.
- Женщина… Ну конечно женщина… Интересно, и какой же это счастливице удалось меня опередить, а?
- Вы большая фантазёрка Эмилия Андреевна! – выдохнул барон.
- А вы зануда Штирих, как все немцы! – так же выдохнув заметила ему дама, и поднявшись сказала что ей стало здесь скучно, и пожалуй она вернётся в бальную залу. Не успел никто из обожателей красавицы и рта в ответ раскрыть, как она подобрав платье, быстро покинула гостиную. Обожатели Эмилии в недоумении и лёгком раздражении, разом набросились на Штириха, и пошла небольшая, без злобная перепалка.
- Вы с ума сошли Штирих! – ахнул судья всплеснув руками – Отказать такой женщине?! У неё высокие связи в Петербурге!..
- Ну и что с того? – начал отбиваться барон, невозмутимо глядя на судью – У меня у самого высокие связи в Петербурге!
- Да как же можно было отказаться от предложения такой красавицы?! – ошеломлённо взвился уже гусар, глядя на Штириха как на помешанного – Да я за один поцелуй Эмилии, отдал бы всё что у меня есть, без остатка!
Храбрец с закрученными усами не врал, он действительно отдал бы ради улыбки Эмилии всё чем располагал. Правда господин гусар в запальчивости не уточнил что имел-то он просроченную закладную на имение, да два непогашенных векселя на сумму трёх тысяч рублей ассигнациями. Даже лошадь на которой он сюда приехал, ему не принадлежала, будучи казённой скотиной.
- Это ваше дело сударь, вы вольны располагать собой как вам заблагорассудится – так же дипломатично ответствовал барон, но попал под огонь городского головы.
- Я право поражён барон!  Да неужели вы ослепли и не понимаете что Эмилия в вас влюблена?! Ну она же чуть не в открытую это вам показала, а вы такой колленс откололи!  Да мне бы такая женщина ежели бы внимание оказала, я не знаю, я луну бы с неба достал для неё…
- Длинноватую лестницу для сего предприятия вязать бы пришлось, Пал Никитич? – чуть усмехнувшись заметил полицмейстер, на что городской голова устало отмахнулся.
- На крыльях бы улетел! Нет, ну вот отчего в жизни такая несправедливость? Одному всё, а другому ничего!
- Да барон, вы нас нынче поразили так поразили! – покачал головой судья, и добавил что надо будет выпить. Хозяин дома жестом подозвал лакея, и приказал тому подать коньяку, и побольше, лакей тут же скрылся в смежном помещении.
- Да чем же я таким вас поразил-то? – искренне удивился Штирих оглядывая присутствующих – Что же поделать коли я действительно не располагаю временем? Право это странно!
- Ради такой женщины, Можно послать к чёрту все дела! – решительно возразил гусар. Барон не успел ему ответить, появился лакей с большим подносом, густо уставленным низкорослыми, пузатыми рюмашками с играющим огнями свеч, коньяком. Слуга ловко поставил поднос на столик, и повинуясь жесту хозяина, удалился.
- Прошу господа! – уже более бодрым голосом предложил голова, и сидевшие не заставили себя упрашивать дважды. Откушав напитка господа повеселели, но тему разговора не поменяли. Судья отпивши половину рюмки, поинтересовался у ювелира смаковавшего свой коньяк мелкими глоточками.
- Фаддей Фаддеич, а вы что думаете про всё про это?
Чирикин неопределённо пожав плечами изрёк.
- Мне господа трудно судить однозначно. Госпожа Гокке конечно женщина обворожительная, что и говорить, я-то с ней знаком мало. По роду деятельности своей давал ей консультацию по поводу одного старинного колье, она вознамерилась его продать. Ну а по поводу амуров-то, и не знаю даже. В молодые-то годы я за женским полом ухлёстывал, но сами девушки никогда мне внимания не оказывали, так что прошу меня простить, но я в затруднении…
Да, выходка барона оказалась настолько не типичной для аристократа, что просто требовала какой-то общей оценки. Обожатели отвергнутой львицы, обратились за разъяснением к трём новообретённым  собратьям ( мнение полицмейстера они очевидно уже знали)
- Господа, а как вам всё это нравится?
При этих словах сам барон тяжко вздохнул, но ничего не сказал. Помещики Майский и Павлов ответили что они не отказались при подобном случае заглянуть туда, куда бы их пригласили, а помещик Посохов допив одну и взяв пальцами другую рюмку, непринуждённо произнёс.
- Ну коли б я располагал временем для званных вечеров, то разумеется сходил бы раз зовут, но: господин барон ведь ясно дал понять что не в силах этого сделать, обидно конечно, но жизнь есть жизнь!
- И всё равно Штирих, большинство из нас, вас не понимают! – сокрушённо подвёл итог Капитон Савич, то бишь судья.
- Виноват-с!- приложив руку к груди, примирительно ответил Штирих. Неизвестно куда бы повернулся их разговор далее, но появившиеся жёны судьи, городского головы и полицмейстера, принялись наперебой пенять своим мужьям в том, что те их совсем одних покинули, а бал в самом разгаре, и им тоже  охота танцевать, и следует немедленно прекратить теперь эти все скучные мужские разговоры, и вспомнить наконец что на свете по мимо войны, карт и коньяка, есть женщины! Обвиняемые  дружно встали, подхватили  свои прекрасные половины, и быстро ретировались с ними вниз, в бальную залу.  Коротко извинившись, туда же сбежал и гусар, а  следом тяжело поднялся со стула и ювелир.
- Вы тоже на бал? – спросил его Майский.
- Да, пойду, поглазею на прекрасных дам хоть из дали, да молодость вспомню. Прошу меня извинить! – Фаддей Фаддеич кивнул головой, и неторопливо удалился. За столом остались теперь только четверо.
- Не угодно ли господа вам пройтись? – предложил барон и добавил – А то право уже ноги затекли, да и скучновато стало.
- А и вправду, чего сидеть? Бал всё же! – согласно кивнул Посохов, и встал с места первым. Они взяли с подноса по последней оставшейся рюмочке, и легко и непринуждённо вышли из гостиной. Спустились по широкой массивной лестнице сделанной  из дуба, и лавируя меж снующих туда-сюда пар, прошли в небольшое но достаточно просторное фойе, где барон подведя новых знакомцев к окну, остановился там и коротко проговорив «За встречу господа!» отпил пару глотков. Из бальной залы неслись звуки музыки, женские голоса, и веяло праздником.
- Ну-с друзья мои – выдохнув и чуть подкашлянув начал барон поглядев на всех троих – предлагаю открыть карты, вы же не просто приятели Вадиму Григоричу, так?
- Да как вам сказать барон – начал Посохов, не будучи толком уверен, надо ли без командира это делать – где-то приятели, а где-то и нет…
- Я понимаю ваши сомнения господа, вы очевидно не совсем уверенны вправе ли вы откровенничать со мной в отсутствии полицмейстера, но – голос барона приобрёл нотки некой осведомлённости – он намедни проинструктировал меня на ваш счёт, и сказал мне что коли мы с вами останемся где одни, без него, и вас одолеют сомнения, то сказать вам одну престранную фразу, или своего рода пароль: Сапожных дел мастера! – проговорил фон Штирих, и на лицах наших егерей заиграли улыбки, они поняли что говорить теперь можно открыто.
- Да Барон, мы призваны Белугиным негласно помочь ему в делах! – тихо произнёс Майский, и тоже пригубил рюмочку.
- Вы насколько я понял по вашей выправке и манере себя держать, все офицеры, и сослуживцы полицмейстера? – снова спросил Штирих проводив глазами стройную девушку, прошедшую мимо них.
- Да барон, мы все офицеры и когда-то вместе служили, но если вас интересуют подробности службы, то вам лучше справиться о сём у Вадим Григорича! – слегка уклончиво ответил Посохов.
- Нет господа, не интересуют, с меня довольно что вы здесь, а лезть в чужие жизни я не приучен – пояснил Штирих, и глотнув коньяка, чуть сконфуженно переспросил.
- А про меня, вам Белугин уже тоже говорил?
- Ну так, кое-что поведал – не позволив и тени иронии скользнуть себе по лицу. Ответил Посохов, глядя на барона.
- Не трудитесь дипломатничать  господа – слегка поморщился Штирих, и добавил – здешнее общество уже давно перемывает мне косточки, в тайне обсуждая и пересказывая друг-другу, одиссею моей глупости…
- За то время что мы живём в городе, мы ничего подобного не слышали! – честно сказал Павлов, стараясь насколько можно, поддержать остзейского вельможу.  Но тот устало улыбнувшись, лениво отмахнулся.
- Пик моей «популярности» уже прошёл, но за спиной иногда ещё иронизируют. Я правда ни разу ещё не подвергался лобовой атаке, иначе давно бы уж был поединок, но мелкие уколы во фланги, тоже порой болезненны…
- Мы господин барон лишь удивлены вашей излишней доверчивостью, которая весьма редко встречается среди боевых офицеров – начал пояснять Майский, но фон Штирих тем же лёгким жестом прервал его, и глухо бросил.
- Глупость…
- Что простите?
- Глупость это зовётся господа. Признаю что свалял дурака,  поддался женским чарам, и поверил слову чести человека, который этой чести лишён!
- Ну вы же не знали тогда что Асмодей преступник, не так ли? – спросил Павлов допивая свой коньяк.
- Не знал, но его сообщник выдал мне его за деньги, и я вместо того чтоб поручить дальнейшее дело полиции, уверовал как последний болван в своё могущество,  и потребовал у него объяснений… Ну вы верно в курсе уже?
- Наслышаны – согласно кивнул Посохов.
- И про то как я попался на удочку схватки дюжина на дюжину? – улыбнувшись спросил барон.
- Да барон, знаем и об этом!..
- Никто господа, никто за семь столетий что стоит род фон Штирихов, не был так ловко и подло обманут как я! – горестно покачал головой барон, а затем уже чуть посуровев добавил – Обманут и выставлен на всеобщее посмешище! Оскорблена и задета моя честь господа, моё достоинство, погибли ни за что мои люди! И теперь только кровью того человека, я смою свой позор, кровью!
- Мы вам поможем как сможем Евгений Николаич! – искренне проговорил Посохов, и в продолжении темы спросил у барона как он держит себя с Эмилией Гокке?
- С этой потаскушкой-то? – непринуждённо переспросил Штирих, и тоже допил свой коньяк – Да никак! Ваш командир предупредил меня на её счёт, но я не подаю виду что знаю о её связи с этим негодяем Асмодеем, да… Она уже давно пытается затащить меня в свою постель, и опутав паутиной завлечь в их тайное общество. Мои деньги и связи им очень нужны. Но это уж дудки, меня ещё там, дома, тамошние наши масоны хотели завлечь в свои ряды, но я не купился, не куплюсь и тут!
- Тяжеловато вам с ней, красивая всё же! – вздохнул Майский.
- Отнюдь! – не моргнув сказал барон – Дама сердца у меня имеется, и с этой стороны тоска мне не грозит.  А выпады этой особы, я парирую легко и непринуждённо, мне помогают трое: стыд, гнев, и жажда мщения! Стыд за собственную глупость, ну а прочее на их адрес.
- Вы принимали уже какие-то усилия чтобы напасть на след Асмодея? – задал вопрос Посохов и тоже допил свой напиток.
- Разумеется, среди местных преступников, у меня имеется несколько платных осведомителей, и  хотя пользоваться услугами таких людей мне претит, но в виду крайних обстоятельств, я на это иду.  Да ещё мои слуги, переодетые кто кем, время от времени следят за Эмилией, но увы пока тщетно. Мессалина сия видится с таким количеством  людей, что проверить их всех, просто не представляется возможным физически, и кто из них враг мой, я даже не знаю…
- Да барон, у вас просто нет опыта полицейских операций, а шаромыжники местные, сильно боятся Асмодея, фигура-то международного класса! – пояснил Посохов.
- Да, вы правы, так его можно искать до второго пришествия – согласился барон – но я сделал уже запрос в Европу, и ожидаю писем от своих друзей, и надеюсь что они там что-то накопают на Асмодея.
- Скажите барон, а вы не пробовали подослать кого-то из своих людей, чтобы он проник в этот его окаянный карточный клуб, и как бы это сказать, «ночью открыл ворота?»- задумчиво вопросил Павлов. Штирих разочаровано вздохнул.
- Кого? В «12 апостолов»  принимают играть только хорошо проверенных людей из дворян, либо состоятельных мещан, которых все знают, ну те кто их рекомендует Мастеру Игры. А посылать кого-то из моих верных слуг в эту адову яму под видом помещика, это заранее обречь его на страшную смерть. Я же отношусь к своим слугам как к солдатам, как к боевым товарищам, и жертвовать ими как пешками, не могу!
- Вы разумеется правы барон – согласился Посохов, и от себя добавил – это только в плохих романах про разбойников подобные номера проходят, там и злодеи слепые безглазые, и стражники без головы и мозгов, а в жизни всё иначе!
- Но господа, я не теряю надежды на благополучный исход нашего мероприятия! – заключил барон.
- Скажите барон, как далеко вы готовы зайти чтобы победить? – глядя ему прямо в лицо, тихо спросил Посохов.
- Что вы имеете в виду, Платон Ильич? – осторожно переспросил барон не отводя взора.
- Хорошо, я скажу напрямик. С вашей щепетильностью, победить такого врага как Асмодей вам не удастся, при всех ваших возможностях! Он, не признаёт никаких правил, вы, ограничены нормами общественной морали. Он, ищет возможность для удара, вы, ищите приемлемые методы, ну и так далее. Готовы ли вы, чтобы добыть нужную вам руду, лезть в болото и вымазаться грязью? – Посохов пристально продолжал смотреть на барона. Штирих не выдержал первым, и отвёл взгляд, но через полминуты опять поднял его на собеседника.
- Нет, нет сударь, я не готов лезть в болото и мазаться грязью, но я понял на что вы намекаете – стал отвечать барон не меняя выражения лица – я уверен что есть множество способов борьбы с негодяями, которые принесут успех без того, чтобы самому уподобляться своим недругам.
- Недруги-недругам рознь! – тихо возразил егерь.
- Разумеется, но я не стану использовать против Асмодея его же оружие, ибо в противном случае, чем же я окажусь лучше него?  - аргументировано парировал барон.
- Простите барон, но вы на тайной войне, а на ней и правила иные, и политесы не уместны! – упреждающе заметил Майский.
- Не могу с вами согласиться! – отрицательно помотал головой барон -  Человек чести, к коим я отношу и себя, в любом случае обязан таковым и оставаться!  И повторяю вам господа, что есть множество способов борьбы с такими как Асмодей, способов которые не запятнают вашей чести!
- Ну ладно, хорошо, допустим что правы вы – стал раскладывать следующую мысль Посохов – тогда скажите конкретно барон, как вы вот например, собираетесь воевать с Эмилией Гокке?
- Я, не воюю с женщинами – устало вздохнул Штирих -  какими бы они ни были, но они женщины, а следовательно относиться к ним надлежит более снисходительно, я бы даже сказал милосерднее.  Но что касается Эмилии Андреевны, то я, соберу на неё все улики которые удастся собрать, все компрометирующие её бумаги и письма коли таковые имеются, и представлю их ей наедине…
- Так, и что далее?
- А далее я поставлю её перед выбором: либо она искренне раскаивается и выдаёт Асмодея и прочих сообщников и решительно порывает с преступным прошлым, либо я выдам её властям, и тогда суд и тюрьма! – чётко, как по писаному, разъяснил свои замыслы фон Штирих.
- Грандиозно! – шевельнув бровями, скептически заметил Посохов, и не дав барону опомнится,спросил как он поступит с Асмодеем, коли тот окажется в его руках?  Ответ Штириха оказался ещё более потрясающим.
- С Асмодеем у нас будет всё иначе. Он дворянин, нарушивший слово чести, оскорбивший меня, и всё прочее, и я имею полное право приказать моим людям его просто повесить. Но, я всё же поступлю по-другому. Я не уподоблюсь каким-нибудь опричникам или жандармам, между нами будет поединок, честный и открытый, на пистолетах или шпагах…
« Ты его ещё на общественный диспут вызови, в присутственное место!» мрачно подумал Посохов, но в слух сего не сказал.
… как ему будет угодно. И вот там, на поединке, в присутствии доктора и двух секундантов, я и поставлю точку в преступной карьере Асмодея!
«Владычица-троеручица, да как с таким воевать-то?» тоскливо подумал Павлов, уже предвкушая все грядущие барыши, от совместного с бароном предприятия.
- Ну а коли он ловчее окажется, да одолеет вас, тогда как? – спросил тот же Павлов. Лицо барона на миг озарила вспышка неопределённости, но он собрался и дал ответ.
- Тогда моё место займёт один из моих друзей.
- Н-да, ваши принципы весьма оригинальны и интересны, и мне не остаётся ничего иного, как только надеется что рок, будет всё же снисходителен к вам, и вы вопреки всему, победите! – закончил диалог Посохов, поняв что дальнейшее шевеление принципов, может обидеть хотя и наивного, но хорошего человека. Барон вознамерился было что-то сказать, но тут к ним с боку подошёл радостный полицмейстер.
- А, вот вы где затаились! Ну что, уже обсудили тут планы будущей компании? – спросил он, подошедши вплотную.
- Да, более чем! – радостно ответил барон, и продолжил – Ваши друзья Вадим Григорич, показались мне весьма достойными людьми, хотя мы тут слегка и поспорили, но это пустяки и не стоит вашего внимания!
- Точно так! –поддакнул Посохов – господин барон произвёл на нас самые приятные впечатления…
- Неизгладимые! – покачав головой, подтвердил  Майский.
- Ну а вы там как, уже вырвались из вихря  бального? – спросил командира Павлов.
- Ох и вправду вихрь был! – расплылся в улыбке полицмейстер – Анна Леонтьевна моя, прямо лет на десять помолодела, так скакала, что и я с ней помолодел, вот, еле вырвался для вас други!
- А не пойти ли нам в буфет господа? – азартно предположил барон.
- А это куда девать? – показав ему пустую рюмку, спросил Майский.
- Да возьмём да оставим их вот на подоконнике, слуги потом уберут! – нашёлся фон Штирих, и первым поставил свою посуду на подоконник, за ним последовали и другие.
- Да, с пустыми рюмками в буфет заходить не прилично! – согласился Посохов, а все прочие загудели что уже и впрямь пришло время закусить, а то за болтовнёй про себя родимых, решительно забыли!

                Х                Х                Х

Глубоко за полночь, на конспиративной квартире наших егерей, шло что-то вроде военного совета.  Они уже вынырнули за ненадобностью из шкур своих псевдонимов, и опять стали людьми с прежними именами и фамилиями. Трое что во всю вселились на балу, появились в доме когда остальные, вернулись из вояжа, и суетились в столовой, накрывая стол для позднего ужина.  Уличев со товарищи после лёгкой выпивки и такой же лёгкой закуски, поведали остальным о своём вояже на балу, и конкретно передали во всех подробностях свой диалог с бароном.
- И вот братцы, наш великий союзник господин Штирих, исполненный самых радужных представлений, собирается вести войну с Асмодеем по всем правилам книжного этикета! – устало закончил Неждан пластуя ножом и вилкой нежнейшую рыбу.
- Да уж – протянул поручик Куценко проглотив рюмашку водки – с таким союзником врагов не надо!
- Интересно, а как он собирается добиться раскаяния с этой Эмилии, и чего вообще думает этим достичь? – поинтересовался Зорких Степан, налегая на ветчину.
- Достигнет он этой тактикой только одного, либо в который раз останется в дураках, либо его просто уберут как ненужный камушек с дороги! – мрачно бросил Уличев, кладя приборы на стол, и тянясь к бутылке вина.
- Да, представишь такому злодея тяжким трудом добытого, так чего доброго свет наш Евгений фон Николаич,  отпустит подлеца, взявши с него слово не паскудить больше! – «оптимистично» добавил Гайдуков откидываясь на спинку стула.
- Всё может статься – тихо согласился с ним Кубанин.
- И ведь что обидно господа – подхватил мысль Уличев, кидая взоры то на товарищей то на стол – Штирих действительно думает что так и следует драться, и методы его врагов барона не волнуют, он уверен в успехе заранее!
- Так ты думаешь он не понтировал перед  вами? – чуть сдвинув брови спросил Сан Саныч, глядя другу в лицо.
- Да, думаю говорил искренне, хотя и называл себя глупцом за прошлые конфузии – подтвердил свою мысль Неждан.
- Тогда всё очень плохо господа! – отрывисто заметил Сан Саныч, и облокотившись на спинку стула, скрестил на груди руки – Нам придётся действовать, лишь относительно опираясь на барона и его людей, не вовлекая их напрямую в наши операции. В противном случае этот чистоплюй может всё погубить.
- Да, люди сознание которых  забито превратными и приукрашенными понятиями о чести, могут неверно, и даже ложно её истолковать, что зачастую приводит к невольному предательству, скрытому под маской благородного поступка! – поддержал друга Пал Палыч.
-А вообще друзья, вы верно сделали что не стали убеждать барона в обратном. Излишняя ваша настойчивость, могла его просто разозлить, что нам совсем не нужно! – высказал мысль Зорких, набивая свою трубочку.
- Да- кивнул Неждан – хотел я привести ему ещё раз аргумент про мадам Гокке, что он де сдаст её властям, а на другой же день власти её и выпустят,  ну с её-то связями в Петербурге, но не стал.  Штирих как я почувствовал, уже начинал излишне волноваться , а посему подумавши про себя «А иди-ка ты милейший ко всем чертям!» лишь дружески промолчал.
- Значит в полной мере нам на барона рассчитывать нечего! – устало выдохнул Куценко, о чём-то глубоко задумавшись.
- Обойдёмся малыми силами, как на войне обходились! – отмахнулся Кубанин – а господина барона можно привлечь например на завершающем этапе, если это потребует дополнительного числа людей, и не более того.
- Ну сведениями господин барон с нами поделится – уверенно заметил Уличев – и мы разумеется тоже, если это будет касаться его напрямую.
- Да, ребята, я тут подумал, что коли умеючи да с толком к делу подходить, то и с таким экземпляром как барон, вполне себе сработаться можно будет! – предположил Кубанин.
- Это как Котляревский наш говаривал «Обдумываю холодно, действую горячо!» - улыбнувшись вспомнил Сан Саныч.
- Вот-вот – указав на него пальцем, согласился Уличев, и добавил – Григоричу нашему как увидим, надо будет это всё обсказать, что он подумает?
- А что ему тут думать? Идея тайной войны супротив Асмодея его, вот насчёт барона кое-что уточнить, это пожалуй надо, а в остальном всё думаю в порядке будет! – заключил Зорких.
- Так, ну мы вам про свой-то вояж поведали, а теперь вы похвалитесь где были, и чего видели? – повеселевшим голосом спросил Уличев тех, кто был вне бала.
Но ничего сколько-нибудь ценного они не услышали. Та четвёрка занималась небольшой разведкой, и личной слежкой за некоторыми сообщниками Асмодея, выискивая к ним подходы, кои не может себе позволить полиция действуя легально и в рамках закона.
- Ну и как, преуспели? – спросил их Кубанин, делая ироническое лицо, разговоры о серьёзном, уже это было заметно, начали утомлять наших героев.
- Ну, пока только подтвердилось то, что дал нам в руки наш полицмейстер – уклончиво начал Сан Саныч, тоже слегка повеселевший – связи сообщников Асмодея с некоторыми именитыми и состоятельными гражданами города. А вот каковы эти связи и насколько они глубоки уже со стороны самих горожан, мы думаю выясним чуть позднее, а тогда уж и обсудим дальнейшие действия.
- Ну тогда, пожалуй пора идти на боковую – подвёл итог Уличев, и спросив машинально кто назавтра дежурный по кухне, услышал что это он самый и есть.
- Да? – зачем-то переспросил Неждан.
- Да-да господин поручик, завтра,   а вернее уже сегодня, стряпуха у нас вы! – растянул рот в улыбке Пал Палыч.
- Будет исполнено! – кивком головы проявил свою готовность   проявить свои кулинарные способности Уличев, и на сём собственно ночные бдения после бала и завершились. Егеря дружно убрав посуду и собрав объедки в помойную лохань, разошлись по своим комнатам.
Примерно в то же самое время как наши егеря только начинали свой ночной разговор, на другом конце города по улице Заезжей к дому №99. Подъехал извозчичий экипаж с поднятым верхом. Из него вышла хорошо одетая женщина с накидкой на плечах, и капюшоном на голове. Хоть на дворе уже стояла глубокая ночь, но свет луны и отблески масляного фонаря торчавшего на краю тротуара, позволяли разглядеть что накидка на плечах гостьи была не из дешёвой ткани, да ещё и дорогим мехом по краям оторочена. Она расплатилась с извозчиком, тихо велела ему отъезжать, и когда он щёлкнув вожжами  подался с места, подошла к большой  двери что отсвечивала медными заклёпками, и привычным движением несколько раз дёрнула толстый шнур звонка.  Медный колокольчик повелительно зазвенел, и гостья стала ждать. Дом сей, окружала высокая, в полтора человеческих роста каменная стена из красного кирпича, а входную дверь венчала причудливая каменная арка, с  бледной головой рычащего льва. Внутри хлопнули домовые двери, послышались шуршащие по гравию торопливые мужские шаги, и грубый голос прогудел.
- Ну кто ещё там в этакую пору-то?
- Это я! – чётким, приказным тоном ответила дама, в двери сверху открылось маленькое окошечко, блеснул свет фонаря, и голос уже более приятным тоном, проговорил.
- Госпожа? Сей момент открою! -  жжикнула металлическая щеколда, дверь без скрипа отворилась, и крепко сложенный мужик в распоясанной рубахе, штанах но босиком, учтивым жестом свободной от фонаря руки, пригласил гостью войти.
- Спишь мерзавец? – полюбопытствовала дама, когда зашла внутрь, а слуга торопливо закрывал за ней дверь.
- Да не, госпожа, как можно-та?  Бодрствую! – почтительно кивнув своей бородой и  всклоченной головой, ответил привратник, жестом указуя ей дорогу, и умело подсвечивая.
- Хозяин-то не спит? – лениво спросила дама, осторожно шагая придерживая руками платье.
- Не, он так рано не ложится, да вот как с балу-то пришёл, так всё с бумагами возится!
- Кроме тебя тут нету никого? – опять спросила дама, когда слуга с поднятым фонарём, уже ступил на порожки широкого крыльца-беседки.
- Ну Нюрка-горничная, так она завсегда при нас, а так никого.  Вы же знаете как он незваных гостей-то привечает? – ухмыльнулся слуга, и снова указал рукой на растворённые входные двери – Прошу, он в гостиной, с какой-то книгой уселся! – добавил бородач, когда женщина входила уже в дом, где  в прихожей и далее, горели подвесные масляные лампы.
- Наверняка библию изучать взялся! – иронично бросила дама проходя в переднюю, и скидывая с головы капюшон.  Загыгыкавший привратник прошёл следом, и накрепко запер двери. Женщина привычной дорогой прошла через прихожую в переднюю, уже среди яркого  света, на пару секунд остановилась у зеркала на стене, чтобы поправить причёску.  Из серебристого за зеркального мерцания, глядело красивое и спокойное лицо Эмилии Андреевны Гокке, в девичестве Кузавцовой.  Убедившись что она достаточно прилично выглядит, ночная визитёрша прошла далее, и войдя уже в просторную и хорошо обставленную гостиную  с сонным камином, и горделиво идущими напротив него напольными часами, увидела за скромно накрытым столом, в глубоком кресле, облачённого в домашний халат и читающего при свете пятиглавого канделябра, Фаддей Фаддеича Чирикина, что заметив гостью, тут же отложил книгу на стол, и не вставая указал рукой на свободное кресло рядом.
- Прошу-с!
Эмилия, ничуть не смутившись отсутствием манер в поведении ювелира, запросто села за стол, по хозяйски налила себе бокал вина из играющей рубинами бутылки, отпила половину, закусила тремя ягодками винограда, и откинувшись на спинку кресла, задумчиво произнесла держа бокал в нежных пальцах.
- Я, господин ювелир в бешенстве! Я очень зла…
- Я заметил это, нынче на балу! – растянув рот в ехидной улыбке, ответил Фаддей Фаддеич наливая вина уже себе.
- Заметил? Это что, так бросалось в глаза? – обеспокоенно переспросила Эмилия, приложившись к бокалу ещё раз.
- Им, нет, уверяю тебя! – успокаивающе ответил ювелир, принимая в кресле первоначальное положение -  Они, эти твои воздыхатели, ни черта не заподозрили, да. Только я, уже давно тебя зная, уловил как в твоих, демонически красивых глазах, полыхнул на пару мгновений адский огонь гнева… Ты не только красивая баба, но и превосходная актёрка!
- Да ювелир, я хорошо могу скрыть эмоции, и сводить всё в шутку- согласно кивнула гостья, даже не поведя и бровью на слово «баба» в свой адрес – но и моё терпение не бесконечно! Сегодня, барон перешёл Рубикон отказав мне при всех, это его ошибка… Теперь я хочу его крови, да! Я желаю отомстить и как можно скорее, иначе я…
Эмилия не успела договорить, лицо Фаддей Фаддеича вдруг налилось гневом, он рывком сдёрнул с носа очки, и буквально швырнул их на стол, женщина осеклась.
- Вздор! – глухо бухнул он грубым, на глазах изменившимся голосом, хлопнув тяжёлой ладонью по подлокотнику кресла – Кто тебя просил при всех этот водевиль разыгрывать?  На что ты рассчитывала, Эмилия?
- На его воспитание! На то что при свидетелях, у него не хватит духу отказать женщине! – оскорблённо сверкнув глазами, с вызовом выпалила госпожа Гокке.
- Н-да? – язвительно осклабился  ювелир – Мало ты его приглашала?  Мало он отказывал тебе под разными предлогами?  Изыщи иной способ добиться расположения барона, он, а вернее его связи и капитал нужны нашему делу!
- Да какой иной способ-та? – недовольно переспросила Эмилия, ставя уже пустой бокал на стол – Что мне, в его опочивальню в одном пеньюаре пробраться, да?
- Хм, а идея неплоха сама по себе, и когда-то может и проскочить,  но не теперь – уже более спокойнее и тише заметил ювелир – Сейчас же, ты должна как-то расположить его к себе,  и вызвать у него для начала сострадание к себе, понимание, а уж потом и всё остальное!
- Да каким образом? В монастырь себя заточить? – недовольно буркнула Эмилия, глядя на собеседника, нахмуренным лицом со сдвинутыми бровями.
- Постарайся сделать нечто, что заставит этого донкихотствующего болвана, увидеть в тебе не особу со скандальной репутацией, а душевную, легко ранимую и кроткую женщину, эдакую святую, что любит людей, привечает бедных и не лишена любви к детям, и вообще,  покажи ему свою добродетель. Понимаю что трудно дорогая, но и дело мы ведём не шуточное, тут потрудиться надо будет изрядно-с!
- Добродетельной говоришь? – призадумавшись повторила Эмилия, и помолчав где-то с полминуты, сказала.
- Идея неплоха, я подумаю, но я всё равно хочу его убить!
- Нет! – твёрдо возразил Фаддей Фаддеич, пристально глядя на собеседницу.
- Отчего ж нет?!
- Оттого что вам, а точнее нам, мало просто убить Штириха, что такое смерть? А, и всё, един миг!  Нет, чтоб отомстить ему по полной, ты должна исковеркать ему жизнь, заманить его цветочным садом, а на деле поставить перед зарослями бурьяна, и  уничтожить его как личность!
- Хм, а именно? – приподняла брови Эмилия, положив обе руки на подлокотники.
- Жени его на себе! – последовал ответ.
С минуту, не меньше, мадам Гокке не знала что сказать на это, и как оценивать услышанное?
- Значит по-твоему господин ювелир – дрогнувшим голосом начала она – жизнь со мной, для мужчины это страшная месть?  Это его моральное уничтожение как личности? Звучит так дико, что право не знаю, восхищаться мне или оскорбляться?
- Всё? – с мрачной ехидностью переспросил Фаддей Фаддеич, с прищуром глядя на растерявшуюся сообщницу. Та неопределённо поиграла глазами, обиженно шмыгнула носом, и замерла в гордом молчании.
- Ты, Эмилия, много пошлых романов читаешь, и не кривись а слушай, да. Ты, если станешь женой барона, не торопись становиться его вдовой. Завладев его телом, ты после этого должна будешь завладеть и душой его, так, как ты это хорошо умеешь. Твоя задача, изменить барона внутренне, выцедить из него по капле всё то, чем дорожит он, и заменить это на то, чем дорожим мы! -  подняв в верх указательный палец, пояснял Чирикин не отводя взора от внимающей ему дамы – Перевоплоти его точно под себя, и твоя месть, будет самой ужасной Эмилия!  Заставь его презирать всё то, что он до сих пор ценил: честь, совесть, дружбу, долг, патриотизм, верность присяге, словом всё то, что вытравим из людей мы, когда придём к власти! Но делать это надлежит не вдруг, а постепенно, незаметно для него. Ты, должна как бы открывать ему глаза и говорить что вот это новое, прогрессивное, а вот то, старое, глупое и отжившее! И тогда он сам, своими руками уничтожит в себе теперешнего Штириха, который совсем уже станет нашим, и будет надсмехаться над своим прежним убеждением, вот!  А уже когда мы возьмём власть, и нужды в Штирихе как в человеке не будет, ты, обрушишь на его голову всю правду о том кто, как и для чего, сделал из него того, кем он будет являться на тот момент Эмилия! Правда всё это, лучше сделать по позже, по прошествии многих лет! И тогда ты вполне упьёшься своей местью, но не ранее, до того, мы должны пользоваться всем, что у барона имеется, так-то вот, сударыня!
- Хм, план дьявольский, но если подойти к нему с душой, то может сработать!  - посветлев лицом и позабыв про обиды,  оценила Эмилия.
- Да, дьявол и душа, вещи не разрывные – согласился ювелир.
- Да, ты как всегда прав, я хотела напороть горячку, признаю, и обещаю с завтрашнего дня начать искать иные пути к барону! – улыбнувшись поклялась Эмилия.
- Вот и славно! – превратившись вновь в добродушного горожанина, пропел Фаддей Фаддеич наливая вина уже себе и гостье.  Та поблагодарив взяла бокал в одну руку, а кисть винограда в другую, отпила и проглотив пару ягодок, азартно поинтересовалась.
- А когда новая игра?
- На днях, тебя известят, не бойся! – улыбнулся ювелир.
- Болванов набрал достаточно?
- Хм, отсеивать пришлось! – расширив от удивления глаза, пояснил Чирикин, чокаясь с гостьей.
- На другой раз их записал?
- Да, страшно были рады, волновались, клялись не остаться в долгу, ну и тому подобное, всё как всегда!
- Понятно, а что там по камушкам, скоро? – тихо спросила госпожа Гокке придвинув своё лицо, ближе к лицу хозяина.
- Ещё не готово, недельку-то придётся обождать, тут спешить не нужно! – вкрадчиво пояснил он, отпил из бокала, и откинулся на спинку кресла, красавица сделала тоже самое.
- Да, чуть не забыла, хотела с этого начать, да сбилась – слегка на хмурясь, обеспокоенным голосом спохватилась Эмилия – У меня внезапно, более суток назад, образовалось в душе какое-то необъяснимое чувство тревоги, ощущение страха, и необъяснимого беспокойства. Почувствовала я это вчера ночью, чего сроду не было, даже когда муженька к праотцам спровадила. А тут проснулась, и почувствовала что кого-то боюсь…
- Кого? – переспросил ювелир.
- Не знаю.. и нынче на балу, в зале когда села отдохнуть, и меня эти дураки облепили, я было веселилась, хохотала и тут раз, что-то словно в сердце укололо, как гвоздь какой. Я даже чуть не закашлялась, шампанским отпоили… А потом на верху в гостиной, когда мне руки эти новые болваны-помещики целовали, я ощутила как на меня, как бы сверху, саван страха опустился, и обволок всю холодом. Правда длилось это сущие мгновения, а потом улетучилось и я всё забыла, а после бала вот опять вспомнила.
- Это нервишки шалят, дело-то наше рисковое, вот они и пошаливают – успокаивающе стал пояснять ювелир, неопределённо жестикулируя ладонью – Старайся о плохом не думать, а когда что-то такое пригрезиться где, ты вон вина тяпни, весь вздор из головы выкинь вон, да уйди в работу и займись нашим делом…
- А вдруг это предчувствие? Вдруг судьба о чём-то предупреждает? – осторожно предположила Эмилия, но ювелир опять скептически отмахнулся.
- С твоими связями дорогая, да моими знакомствами в Европе, тебе никакие предчувствия уже не страшны должны быть-то! А судьба, что судьба?  Мы с тобой сами творим судьбу целой страны, судьбы мильёнов обывателей на многие поколения! Это нас должны бояться,  нас!  А тут кого опасаться, полицмейстера?  Да, умён, вышел на наш след , но и только. На тебя у него одни подозрения, а улики ни одной. Да и никто тебя в крепость ни с какими уликами не посадит, чего тебе боятся-то?
- Пожалуй ты прав ювелир! – глубоко вздохнув, более бодрым голосом произнесла Эмилия, и расцвела улыбкой - Пусть они бояться и трепещут, мы, а не они будем вершителями судеб, выпьем за это!
Они чокнулись, и источая взаимные улыбки, выпили.
- Ты тут заночуешь, или как? – равнодушно поинтересовался ювелир.  Эмилия отставила пустой бокал на столик, и согласно кивнула.
- Да, не суетиться же среди ночи?
- Ну твоя комната тебя всегда ждёт – указал ладонью хозяин, и повернувшись зычно позвал – Нюрка-а!
«Иду!» -донеслось из глубин дома, и через минуту тихо вошла среднего роста, с хорошей фигурой горничная средних лет, с простым но привлекательным лицом.
- Приготовь Эмилии Андреевне её комнату, она остаётся у нас!
- Да уж давеча как они приехать изволили, я уж и приготовила! – довольная собой ответила Нюрка, деловито улыбаясь. Фаддей Фаддеич торжествующе развёл ладонями.
- Ну вот видишь, в моём доме всё отлично работает, и люди понимают что им делать, ступай! – велел он горничной, и та развернувшись ушла. Хозяин и гостья поднялись с мест. Прежде чем идти по постелям, Эмилия словно вспомнив чего-то, слегка вспыхнула, и торопливо спросила.
- Да, слушай, ювелирных дел мастер, а ты не сильно ли рисковал нынче на балу, приходя и общаясь там со Штирихом?  Он же мог тебя узнать…
- Нет, не мог! – решительно возразил Чирикин, отрицательно помотав головой.
- Ты так в этом уверен? – уточнила дама.
- Он видел меня в ином обличии, и слышал иной голос, а моего истинного лица он не видел ни разу. Да потом, господин барон слишком занят восстановлением попранной  мною чести, чтобы внимательно глядеть вокруг себя!
- Ну тогда покойной ночи ювелир! – улыбнувшись бросила дама, идя к себе придерживая руками платье.
- И тебе того же Эмилия! – отвесив взаимную любезность, сказал Фаддей Фаддеич, и подхватив из канделябра одну свечку, пошёл к себе в опочивальню.  Ей оказалось  средних размеров помещение, где у окна стояла большая двуспальная кровать, в головах у которой располагался крепкого вида письменный стол с ящиками, а в ногах дремал двустворчатый платяной шкаф. Зажегши другую свечу в канделябре на столе, ювелир непринуждённо подошёл к висевшему на стене справа от двери, эллипсовидному зеркалу в резной раме, под которым стояла небольших размеров конторка с пустым подсвечником. Вставив в него горящую свечу, Фаддей Фаддеич с полминуты не мигая смотрел в стеклянную гладь своего отражения, а затем плавным движением рук, стал вдруг перевоплощаться. Вначале он весьма осторожно отлепил по одной густые брови, и под ними блеснули чернотой обычные, неприметные. Положив фальшивы брови на конторку, ювелир поджав губы, левой рукой  так же осторожно отодрал скандинавскую бурую бороду, коя легла рядом с бровями, обнажив чисто выбритый, чуть влажный подбородок, который ювелир насухо вытер своей крупной пятернёй. Далее, он правой рукой взял себя за широкий нос, и очень нежно свернув его на сторону, показал отблеску свечи хороший, крепкий но не широкий мужской нос. Бутафорский шнобель, трепыхнувшись дрогнувшими кончиками похожего на кожу материала, ювелир тихонько положил вообще с боку. Затем с наслаждением потерев настоящий свой нос, и сухо сплюнув в сторону, Чирикин уже двумя руками  взявши себя за волосы по бокам лысины, наклонил вперёд голову, и чуть повозившись, снял лысину словно скальп, тут же положив на конторку к стене, и медленно распрямился, развёл в стороны плечи, и пригладив рукой короткие но нуждающиеся в гребне волосы, замер.
Из эллипсовидного зеркала, подсвеченного золотисто-красным пламенем свечи снизу, и зеленовато-серебристым светом полной луны, что пробивался из не завешанного окна, глядел не колодообразный и несколько не складный, сутулый и близорукий да лысый ювелир Фаддей Фаддеич Чирикин. Оттуда, пронизывая сам-себя парой  немигающих глаз, взирал крепко сложенный, с хорошей осанкой, здоровый человек, могущий отозваться в определённых кругах Европы на имя Макс Граббе, виконт де Арби, лорд Шорби, либо как его величали по метрике, Авдеев Аскольд Петрович. И только совсем уж доверенные люди, называли его так, как он любил именоваться сам,  Асмодеем…
- Сладких сновидений! – прогудел в зеркало многоликий человек, и придушив двумя пальцами свечное пламя, отправился спать.

                *                *             *                *

… После занятия Гянджинского ханства, Цицианов дабы показать что русские пришли сюда надолго, переименовал её столицу в Елизаветополь.  Падение одной из сильнейших крепостей, потрясло соседей Грузии. Многие ханы справедливо опасаясь полного поражения, прислали к Цицианову посольства, подтверждая этим готовность вступить в подданство Российской империи.  Присягнули в верности Карабахский хан, Шекинский, а так же царь Имеретии Соломон 2-й, которого падение Гянджи сильно озадачило, подчинился требованию Павла Дмитриевича, и 4 июня 1804 года Имеретия и её вассалы Мингрелия и Гурия, вошли в состав России. Даже правитель Абхазии Келиш-бек, стал склоняться к мысли о вступлении в русское подданство. Цицианов следом за этим, начал подготовку к присоединению Нахичеванского ханства, и послал его правителю  Келиб-Али-Хану большое письмо  с требованием вступить в подданство России, выдать армянского лжепатриарха Давида, и провозгласить патриархом другое духовное лицо – Даниила. Плюс к этому, хан был обязан допустить в крепость Нахичевань русский гарнизон, и выплачивать ежегодную дань в 80 тысяч. Сам Келиб-хан и его наследники сохраняют власть, но лишаются права выносить смертные приговоры. Эриванский хан не без оснований надеявшийся на помощь персов, проявлял открытую к русским враждебность, и среди Кавказского корпуса пошли разговоры что теперь же непременно быть походу на Эривань.
Гарнизонная служба 17-го егерского полка, ничем не отличалась от служб в других гарнизонах. Тот же распорядок дня, те же воинские учения, выходы в караул, патрулирование улиц, рынков и площадей, да ловля уголовников всех мастей. Иногда Неждан с сотоварищи выходили дозорами по всему округу, и аккуратно несли охранную службу.
К тому времени в батальоне где служили наши герои, произошло несколько приятных событий. Во-первых, унтер-офицер Вадим Белугин получил за Гянджу звание подпоручика, а нижние чины ранее отмеченные в рапортах офицерами, долгожданные медали за это дело. Неждан Уличев страшно гордился своей первой наградой, и на радостях, даже письмо домой большущее написал, как де-всё было. Хоть и не грамотны его родители, но авось дьячок прочтёт на миру каково сыну служится.
Во-вторых, уже к маю, егерей переодели в новую форму.  Исчезли щегольского вида кивера-цилиндры, вместо которых бойцы носили теперь белые бескозырки с околышем, либо обычные кивера как у линейных войск. Офицерам полагались к полевой форме белые фуражки. В остальном изменений  было мало.
И в-третьих, Неждан как и некоторые его товарищи, обзавелись тут дамами сердца.  Уличев завёл себе  молодую, но жадную до любви вдовушку, которую навещал не так часто, как хотелось бы обоим, но не слишком весёлую гарнизонную жизнь, Неждан себе разнообразил. Сидя уже после где-нибудь на отдыхе или у костра, солдаты  хвалились друг-другу своими любовными приключениями, добавляя к рядовым в общем-то делам такие несуразности, что подслушавший их ненароком как-то раз офицер, искренне захохотав, заметил.
- Ну сапожники, ну натянули голенища до самых ядер, а? Вы, любовники грёбанные – уже чуть суше продолжил их благородие – вы на учениях так штыком работать учитесь, не почивайте на лаврах ребята, война близко! – и хмыкнув себе в усы, офицер пошёл дальше, оставив солдат стоять в лёгком смущении. Впрочем  их благородие немного преувеличил, егеря не почивали на лаврах, и все ежедневные учения проходили как положено. А тучи войны уже сгущались, меркло солнце, и на далёком горизонте жизни,  блестели кровавые зигзаги молний…
В 17-м егерском  живо обсуждали вопрос, пойдут ли они с Корягиным в составе формирующегося корпуса на Эривань, или останутся на прежнем месте? Вскоре стало известно что полк остаётся.
- Не берут нас ребята, тут мы нужны! – коротко сообщил подпоручик Белугин у костра своим «сапожных дел мастерам» и их товарищам, когда те хлебали деревянными ложками скудноватый солдатский кулеш.
- Навоюемся ещё, на наш век хватит! – пророчески проговорил на это Неждан, после чего устало вздохнувши, стал глядеть на огонь.
- Чего-то ты Уличев не весёлый сёдни такой? – спросил его Михаил Кубанин, подпоручик.
- Сам не знаю ваше благородие, нашло что-то, избу свою во сне видал, да родителей! – грустно ответил Неждан.
- Это тебя домой тянет, мне тоже порой невмоготу бывает, если бы не любовница, совсем бы с тоски пропал!- заметил другой солдат.
- Да, Уличев, а ты свою давно навещал? – попытавшись внести в дело немного шутки, поинтересовался Кубанин.
- Кхм, вчера навещал – невольно хмыкунув себе в усы, ответил повеселевший Неждан -  беспокоится она за меня дюже, говорит «Ты Неждан вот береги себя как можно чаще, а то коли убьют, где я такого другого найду?»
Кругом  загоготали, и дальнейшая беседа пошла уже веселее. Наконец в один из майских дней 1804 года, стало известно что Цицианов выступает в поход на Эривань имея в своём составе Кавказский и Саратовский гренадерские полки, два батальона Тифлисского, и шесть рот 9-го егерского полков. Нарвский драгунский полк, 450 казаков, всего около 4000 человек при 12-ти не осадных орудий, не густо…
- Вон, ребята из 9-го идут, а мы значится тут? Непонятно это! – деловито заметил солдат Лягушкин, когда всё и вся стало известно.
- Ишь ты, развоевалси Голиаф? – глядя на него сверху вниз, удивлённо прогудел Максим Батрачкин, седоусый «старик» и большой любитель вина и баб.
- Да я так, просто, говорили же что нас с Корягиным или Котляревским пошлют, а вышло что нет! – чуть смутившись, ответил низкорослый Лягушкин.
- Не тоскуй Федя, скоро и ты со всей своей силой понадобисси! – уверенно заметил Сашка Егоров, или в просторечии Сан Саныч. Не нужно было в то время быть пророком, чтобы понять и просчитать дальнейшее развитие событий. Потянулись мучительные недели и месяцы ожидания, в течении которых с небольшим опозданием приходили разнообразные вести. Вначале казалось что удача, вновь летит на крыльях за командующим: бригада генерал-майора Тучкова наголову разбила скопище персов при  Гумри, и захватила сам их лагерь. Следом стало известно что теперь Цицианов разгромил огромную армию самого Аббас-мирзы при Эчимадзине, и обратил её в повальное бегство, которое не смог остановить даже сам принц, взывавший к стыду и совести своих воинов.
Ещё через какое-то время пришли новые ободряющие известия о том, что к северу от Эривани, егеря 9-го полка, без поддержки орудий сбили неприятеля с пяти скалистых высот подряд, действуя только пулей и штыком!
- Молодцы ребята, что значит егеря! – с гордостью говорили в расположении батальонов 17-го полка.   Следом похвалили и Кавказских гренадер Козловского, что по узкой тропе, взяли почти неприступный подъём, и поражение персов стало таким сокрушительным, что Аббас-мирза ушёл за Аракс, и  Цицианов только теперь приступил к непосредственной осаде Эривани. Дни томительного ожидания тянулись долго и медленно, и порою казалось что некая сила нарочно затягивает время, чтобы помотать людям нервы. Неждан с товарищами по прежнему несли службу исправно, но уже чувствовалось в воздухе что-то нехорошее, не смотря на блестящие успехи русского оружия. В руки контрразведки всё чаще стали попадаться шпионы и подстрекатели к мятежу, а вскоре стало известно что осада неуклонно затягивается.
По свежим донесения  узнали что вернувшийся с новым войском Абасс-мирза стал на реке Гарни-Чай, а следом прибыл со свежим подкреплением и сам персидский правитель Фет-Али-шах, и завязались очень тяжёлые и упорные дела. Там при обороне редута Нольде, что был выстроен перед крепостью, 150 человек выстояли и отбили все атаки трёхтысячного отряда противника, здесь поручик Лабынцов взял с отрядом высоту, но был сбит с неё контратакой  персов, пополнил свой отряд егерями, пошёл на штурм вторично, отбил обратно, и удержал её до подхода подмоги из 50-ти гренадер! Весь день вокруг редута кипела отчаянная битва, после чего персы были отброшены к Гарни-Чаю. Взбешённый поражением, Фет-Али-шах приказал казнить своего лазутчика, доносившего ему, что у русских в редуте мало боеприпасов, и русские там весьма слабы.  Как говорили потом в наших гарнизонах, лазутчик шаха был прав, дополнительные боезаряды доставили в редут лишь в последний момент.
Вскоре прилетело с эстафетой новое известие, что Цицианову не удалось разбить персов по частям в виду того, что их армия разделилась надвое и стала в своих лагерях на значительном  удалении один от другого. Генерал Портнягин посланный с отрядом в 600-т бойцов на Гарни-Чай, не смог пройти, и ему пришлось 25-ть вёрст отходить к Эривани, отбиваясь ото всей бывшей тут персидской армады. Но его отряд отступил не только в полном порядке сохранив всё имущество и не оставив врагу ни одного пленного, но вынося на себе даже убитых.
Но уже в августе положение корпуса Цицианова резко ухудшилось. Иссякало продовольствие, начались болезни, обозы с провиантом не доходили разбиваемые летучими отрядами союзных персам племён.  Положение становилось критическим ещё и потому, что у русских отсутствовала тяжёлая осадная артиллерия, коей можно было бы крушить стены крепости.  А тут ещё, всех облетела трагичная, и в тоже  время заставившая русских восхититься подвигом своих товарищей, весть.
Из Тифлиса к Эривани, вышел транспорт с припасами, и Цицианов отправил ему навстречу всё, что смог тогда выделить, отряд мушкетёров Тифлисского полка в составе 108-ми рядовых. 4-х офицеров, и одного бомбардира при лёгком орудии-единороге. Командовал сим отрядом, прославленный герой Гянджи, майор Иосиф Монтрезор, которому на тот момент, стукнуло то ли 22-ва, то ли 23-ри года. По пути к отряду присоединилось 11-ть армянских добровольцев с оружием. Четырнадцатого августа они вышли, и уже 15-го, приняли бой с персидской конницей, возле ущелья у реки Апаран. Шесть суток шли мушкетёры через ущелье построившись в каре к своей цели – Кирокалису, где стоял небольшой русский гарнизон, а дальше теми же ущельями но уже спокойнее, до Тифлиса.  Но 21 августа, русские спустились на Бомбакскую равнину, где им преградила путь 6000-ная армия персов, под командованием персидского сарханга Мансура и грузинского царевича Александа, мечтавшего с помощью персов, быть царём всей Грузии. А до Каракалиса оставался всего один переход…
На все предложения сдаться, Монтрезор ответил отказом, и тогда грянул бой, сражение, длившееся почти сутки, постоянно переходя в рукопашную. Когда в живых осталось не более 40-ка бойцов, Монтрезор предложил солдатам оставить его и уходить, они отказались, отказались уходить и армяне, сказавши что царю они не присягали, но теперь же присягнут самому Монтрезору, и присягнули. Тогда Монрезор вызвал к себе барабанщика Ивана Пилипенко и одного из армян по имени Аваг, и приказал им уходить  горными дорогами, дойти до своих, и рассказать о том что здесь произошло. Оба тот час же ушли. Монтрезор снял мундир оставшись в одной рубахе, закатал себе рукава, взял в руки ружьё с примкнутым штыком, и подпустивши врагов в плотную дали всеми дружный залп, и с криками «Ура!» пошли в рукопашную, последнюю…
Всё что смогли сделать в 17-м егерском, это помянуть павших,  да поговорить про меж себя о лихом майоре Монтрезре, русском герое, потомке французских рыцарей.
Каждый день теперь стал приносить тревожные вести. Грузинская конница посланная Цициановым в Тифлис, попала по дороге в засаду, частью пробилась обратно, а частью попала в плен и уведена в Тегеран.  Снова взбунтовались лезгины, карабахцы неожиданно вторглись в Елизаветопольский округ, и тут уж были подняты по тревоги батальоны 17-го егерского, коим пришлось отражать этот набег. Снова Неждану с друзьями надлежало проявлять хладнокровие и мужество, стоя в каре, и отбивать огнём и штыками дикую конницу. Отбили. Не успела сойти эта беда, вот вам другая: царевич Александр с персами и взбунтовавшимися жителями дальних провинций, прервал сообщение Эривани с Тифлисом, а неожиданное восстание осетин на Военно-Грузинской дороге, перерезало сообщение с Кавказской линией.
Не лучше доходили вести из самого Тифлиса, где корпус Цицианова уже посчитали потерянным, город готовили к обороне и перевозили казённые бумаги в крепость, чем вызвали панику среди части населения. Наконец уже осенью, когда персы выжгли на корню весь хлеб, на военном совете было принято решение снимать осаду и уходить обратно. С тяжёлым сердцем, но Цицианов на это пошёл.  Персидская армия имея во много крат больше и сил и средств, тем не менее не решилась преследовать отходящие части противника, опасаясь по-видимому большого фронтального сражения, а некоторые сановники эриванского хана, с недоверием и надеждой взирали на отступающих русских, неужели уходят?!
Когда корпус в целости и сохранности вернулся в Тифлис, как-то сразу затихли все пораженческие разговоры в среде чиновников и обывателей, прекратились затем мятежи, а спустя какое-то время, возобновились и дорожные сообщения.  Гарнизон Елизаветополя недолго пребывал в унынии из-за Эриванской неудачи, солдату вообще, а русскому в частности, не свойственно было излишне драматизировать неудачи, война есть война, и здесь учитывать надо всё.
Ну а на другой стороне фронта что называется торжествовали. Снятие осады с Эривани, подняло престиж крепости в глазах азиатских народов, но вскоре ханство получило весьма чувствительный, и отрезвляющий удар.  В начале нового, 1805 года, генерал Несветаев воспользовавшись смутой в ханстве, стремительно занял богатую Шурагельскую область, которую и объявил присоединённой к России. Эриванские войска посланные для отвоевания провинции были разгромлены на границе, а русский батальон в 400 штыков преследовавший их, занял по следам бегущих Эчимадзинский монастырь, и появился даже под стенами самой Эривани, вызвав там страшную панику. До лета, на фронте наступило относительное затишье.
               
                *              *                *              *

К маю 1805 года. Кавказский корпус России насчитывал 6000 пехоты, и 1400 кавалерии, разбросанных на огромной территории. Дома, шла тяжёлая война с Францией, и Россия, не могла прислать сюда ни одного лишнего солдата. Были разумеется ещё и вспомогательные отряды союзников сомнительной надёжности, но они в расчёт почти не брались, не изменяли и то ладно. Но даже эти скудные силы, русское командование не могло использовать полностью, болезни и скверное питание, выводили из строя людей больше нежели их гибло в боях. В батальоне где служили наши герои, переболело разного вида хворями немало солдат, а кое-кто даже и помер. Рядовой Уличев со товарищи, тоже не избежал участи поваляться в госпитале, где его несколько раз даже навещала его вдовушка, с неизменной корзиной всяких лакомств. Поклявшись в тысячупятьсотый раз  беречь себя любимого, Неждан по уходу своей пассии, коротко командовал соседям по палатке «Налетай!» и  тут же начиналось алчное истребление содержимого корзины. Но к разгару мая Неждана выпустили, и он вернулся в свою роту, где его уже ожидали товарищи.
- Ты Уличев давай, приходи быстрее в себя, и не хворай больше, скоро Отечеству понадобятся наши с тобой штыки! – с долей юмора сказал ему подпоручик Белугин, когда заглянул в расположение роты, проверить всё ли там благополучно.
- Осмелюсь доложить ваше благородие, что я уже в себе и готов идти куды пошлют! – бодро ответил боец, вытянувшись по стойке «смирно» .
- Пошлют Уличев, обязательно пошлют, даже думаю туда, куда ворон костей не занашивал! – добавил свои мысли офицер, и пожелав бойцу не хворать более, прошёл дальше. Слова подпоручика Белугина оказались пророческими. Персидский шах воспользовавшись тем что основные силы русских были отвлечены войной с французами, нарушил заключённый 14 мая 1805 года Кюрекчайский договор, по которому Карабахское ханство отходило России, открыл внезапно боевые действия.
В июне, наследный принц Аббас-Мирза, перешёл в наступление огромными, до 40-ка тысяч силами, и по всем данным, намеревался ударит на Тифлис. Шах Баба-хан поклялся вырезать всех русских в Грузии до последнего человека. Вновь замаячила тень страшной резни 1795 года. События стали развиваться стремительно.  Персы перешли Аракс у Худоперинской переправы, а  стоявший там батальон 17-го егерского полка, не смог долго сдерживать натиск, и отошёл ведомый майором Лисаневичем в Шушу. Со стороны Эривани пришли любопытные известия, о событиях достойных пера Шекспира. Мехти-хан Каджарский арестовав старого правителя Мамеда, объявил эриванским ханом себя, и стал готовиться к битве с неверными. Да, низложенный правитель Эриванской державы, недолго нежился в лучах славы «победителя русских».
В один из дней, батальон егерей подняли по боевой тревоге. Уже приученные во всякий момент быть во всеоружии, Уличев с товарищами  моментально нырнув в облачение, уже вскоре стояли на плацу, и слушали боевой приказ командующего, князя Цицианова. Положение сложилось весьма тяжёлое, батальон их товарищей под началом майора Лисаневича отошёл в Шушу, и следует немедленно идти с ним на соединение, для дальнейших совместных действий против неприятеля. Для исполнения этого, егерскому батальону придаётся рота  Тифлисского мушкетёрского полка капитана Татаринцева, а так же артиллеристы подпоручика Гудим-Левковича при двух орудиях. Командовать отрядом будет полковник Карягин, а его помощником назначен майор Котляревский.
Неждан Уличев глубоко призадумался. Шушинская крепость находилась от персидской границы в 80-ти верстах, и под её прикрытием, персы могли сосредоточить против Грузии значительные силы. И вот теперь, небольшому русскому отряду, надлежало идти на соединение с другим небольшим русским отрядом. Задание из разряда невыполнимых, но раз дано, то надо постараться. Стали готовиться к многодневному  походу. В телеги грузили запас провианта, боеприпасов и воды. Хотя вода и плескалась у каждого бойца во фляжке, но запас её в походе по раскалённым и выжженным солнцем  горам, никогда не бывал лишним. Лошадей отобрали наиболее выносливых, проверили всё и вся, написали кто грамотен письма домой, и стали ждать подхода мушкетёров и артиллеристов.  Наконец,  когда все части собрались во едино, то сводный отряд 17-го егерского полка, 18 июня 1805 года выступил  из Елизаветополя, и шагнул в бессмертие, шагнул в легенду…
Шли долго. Отряд  то переходил на ускоренный марш, то двигался обычным. Офицеры как положено на лошадях, передовой дозор тоже, прочие весело топали ножками. Было довольно жарко, но скатка шинели на рядовых сидела как положено, слева на право, через плечо. За пять лет службы, Неждан уже свыкся с тяготами солдатской службы, и уже давно понимал что хоть и жаркое место Кавказ, но горы вещь коварная, и утренняя теплынь может смениться вечерней стужей, и даже погубить неопытного путешественника. Вон, местные все в бараньих шапках да черкесках или тёплых халатах по горам бегают, ради потехи что ли? Бывалые солдаты, ещё на учебных маршах, говаривали томящимся от казалось ненужной скатки в жару.
- Ты паря не сопи да не охай, не девка чай! Шинелка в горах, она как баба на дому, и сохранит и согреет. И бросать не моги, во-первых офицер в морду даст, а во-вторых коли холод станет, никто тебе сирому свою не уступит, дураков нетуть!
И Неждан терпел и привыкал, а уже теперь, хоть и душновато порой было, но скатки не бросал, знал, пригодится. Шли с опаской, порой высылая во все стороны конных и пеших разведчиков, чтоб не проспать какой-либо засады, и не пропустить возможного соединения с отрядом Лисаневича, который как ожидалось, уже должен был выступить из Шуши навстречу. Но их всё не было, хотя прошло уже несколько дней.
Коротко посовещавшись с офицерами, Корягин заподозрил неладное, и приказал по мимо вспомогательных направлений, отправить разведку к Шуше, что уже сравнительно была недалеко, и ещё к одному опорному пункту, Аскаранскому замку.
- Выяснить что в Шуше и где Лисаневич, и осмотреть окрестности Аскаранского замка, оттуда простирается прямая дорога на Шушу. Послать самых толковых и ловких егерей! – коротко распорядился полковник. При нём,  что-то вроде адъютанта,  состоял армянин Акоп Юзбаши,  сын елизаветопольского горожанина, которому Корягин, некогда оказал большую услугу, и теперь его сын, сопровождал полковника во всех походах, оказавшись одним из лучших проводников, но в разведку его не посылали, берегли, ибо никто кроме Юзбаши, не знал так хорошо эти места как он.
Кандидатов в разведчики нашли быстро. Для справки говоря, все практически егеря слыли хорошими разведчиками, и на задания старались не посылать всё время одних и тех же, необходимый опыт требовался всем бойцам.  Однако теперь, на двух главных направлениях, понадобились люди не раз и не два проявившие себя в этом деле.  Майор Котляревский, командир того батальона где и служили все наши егеря, подозвал к себе попавшегося на глаза их ротного, и посвятив его в суть приказа, проговорил.
- В вашей роте Никитин, как мне сказали особо способные ребята есть, так ты братец того, отбери кого сам знаешь, и пусть спехом всё сделают, туда и обратно нынче же! И погибать поручик нельзя, даже геройски! Остаться живыми и доставить сведения, это приказ!
- Так точно Пётр Степаныч, есть толковые ребята, не раз себя показали – ответил поручик, и чуть призадумавшись добавил – Я это дело, пожалуй своим «сапожных дел мастерам» поручу, молодые, но на удивление ловкие ребята!
- «Сапожники» с Гянджи?  Помню их – улыбнулся Котляревский – добро, действуй братец, и чтобы без огрехов!
- Будет исполнено! – козырнул Никитин, и быстро ушёл. В четверть часа всё было устроено. Уличев, Чеканов, Куценко и старшим с ними подпоручик Белугин, были откомандированы на Аскеранский замок, а Егоров, Гайдуков, и Зорких под началом подпоручика Кубанина, отправлялись к Шуше.  Поручик Никитин велел команде построится, и без излишних речей коротко сказал.
- Приказано вернутся живыми ребята, всё! – а затем подойдя почему-то к Неждану, весело спросил его – Ну что Уличев, не подведёшь нас со своим штуцером-то?
- Никак нет ваше благородие, не подведу! – уверенно отчеканил егерь. Да, к началу летней компании боец Уличев, неоднократно показавший себя на учениях и в боях одним из лучших в роте стрелков, получил заветное оружие, нарезной штуцер, бивший на 800-900 шагов, почти в трое дальше обычной винтовки либо ружья.
- Ну, с богом ребята, ждём вас нынче же обратно!
Присев по русскому обычаю на дорожку, команды разделились, и вскоре быстро исчезли среди камней. Потянулись томительные часы ожидания. Белугин вёл свою команду как и полагается скрытно, где лесом, где узкими тропами, постоянно прижимаясь к горам.  Двигались цепочкой, впереди авангард в виде рядового Уличева, в центре подпоручик и боец Куценко, прикрывал всех егерь Лёшка Чеканов, тоже со штуцером на изготовку. Идти старались молча, прислушиваясь к любым звукам и шумам. Попадались дикие звери, птицы, а в одном месте, Неждан во время заметил притаившуюся на тропе ядовитую змею, что тут же стала добычей разведчиков, её предполагалось сожрать при подходящем случае. Аулы старались обходить, как «татарские» так и армянские, рисковать было нельзя. Хотя по слухам, в Карабахском крае уже во всю действовали добровольческие отряды армян, которые старались не подпускать персов к своим селениям. Когда снова вышли в лесистую местность, подпоручик Белугин жестом собрал своё войско в кучу.
- Так ребята, мы близко уже, вон река Каракаргай мелькает, а посему, по сторонам в шесть глаз глядите, себя николи не обнаруживать, а иначе того, лишнюю кровь лить придётся, что не хотелось бы. Ну, ходить по лесу вас учить не надо, чтобы веточка не хрустнула, всё, двинулись!
Пройдя ещё какое-то расстояние, разведчики поднялись на заросшую лесом гору с которой достаточно хорошо просматривалась вся местность, и сразу увидели то, чего в тайной надежде рассчитывали не увидеть. Замок, а точнее большая каменная крепость, прочно стояла на обоих берегах реки Каракарчай, в лесистой местности близ Агдамской дороги,  на огромном холме, также поросшем лесом и утыканном камнями. Сама цитадель считалась южной окраиной одноимённого города Аскерана, имела высокие, 9-ти метровые в высоту, и 2-х метровые в толщину стены и башни, выложенные из мелкой гальки и колотого известняка на известковом растворе. Неприступность крепости добавляло то,  что она располагалась среди гор в ущелье.  И теперь весь этот опорный пункт, был занят огромной массой персидских войск, проходящих через неё.
- На Шушу идут, опоздали мы братцы, от Шуши мы отрезаны, и она тоже. Вот потому Лисаневич и не пришёл, сам в блокаде! – мрачно проговорил подпоручик, не отрывая взора от тяжёлого зрелища.
- Ничего себе – тихо заметил Уличев, так же вглядывавшийся в этот пейзаж – я-то думал тут и впрямь замок, стоит такой себе на горе одинокий, а тута вон крепостища  целая, не меньше Ганжи будет! И стены по холму на две стороны тянутся, и башен сколька-а!..
- Ага, и я думал что тут как у рыцарей замок, иль у эмира какого, а вона она, цитадель! – вторя ему, восхищённо ахнул Данила Куценко, разглядывая величаво раскинувшуюся крепость.
- Замок, ага! – сплюнув в сторону и отошедши назад, мрачно заметил Белугин – через сей замок ребятки, Аббаска со всем войском в  сорок тысяч теперь идёт, идёт к Шуше, а там наши. Значится диспозиция такая. Так же осторожно, без лишнего шума и эль-скандала, летим во все микитки до своих, и рассказываем всё что видели, задача ясная? – егеря молча кивнули, и лишь Уличев спросил а не стоит ли взять языка, на что подпоручик ответил что нет,  поелику и так всё ясно, и времени терять нельзя.
- Всё, двинулись!
Обратно летели чуть не галопом, временами переходя на скорый, и даже беглый шаг, позволявший за минуту, пробегать 350 шагов. Правда такие скачки всегда длились не долго, и применялись только в исключительных случаях подобных этому. При всём этом,  разведчики обязаны были ничем не звякнуть и не брякнуть, с чем прекрасно и справились, прибывши в расположении отряда к вечеру. А команды Кубанина пока не было, ещё не вернулись. Подпоручик побежал спешно на доклад, а его войско уже суетилось у костра. Пока рассказывали товарищам о том чего видели, Уличев извлёк из недр своих запасов обезглавленное тело змеи держа его за хвост, и довольно улыбаясь проговорил.
- Во ребята, ошкурить, покромсать, и как раз на весь взвод, добрецкий приварок к кулешу нашему будет!
- Ты где этый страсть-то взял? – подозрительно касаясь на деликатес, поинтересовался один из «стариков», Гаврила Сидоров, батальонный запевала.
- Так это, Гаврила, я эту гадину в плен взял, а так как она вознамерилась меня подлым образом жигануть, то пришлось её гильотинировать, как господа-офицеры говорят, кончить в обчем! Ну что, спробуем?
- А что? Давай, какое-никакое, а мясо! – загалдели во взводе, и вскоре трофей егеря Уличева уже булькал в котелке на огне.  Правда когда стали уже раздавать, солдат Лягушкин жалобно глядя на кулеш со змеёй, тоскливым голосом произнёс.
- Ой… я лебо не буду яво..
- Это с чего это, ваше сиятельство? – озорно подмигнув своим, поинтересовался Уличев.
- Ды ну её, а вдруг умру? – опасливо предположил солдат.
- Не Голиаф, ты от этого не помрёшь, не дрейфь – уверенно возразил ему батальонный запевала – а наоборот, вырастишь!
- Короче Лягушкин, ты трескать будешь-нет?  А то я твою порцию схаваю, мне что змея, что змей Горыныч, тебе тута не трактир! – работая ложкой в своей посуде, пригрозил товарищу Куценко, чем напрочь развеял опасения солдата Лягушкина, и тот перекрестившись, приступил к трапезе.
- Нашим оставьте. Ещё четыре порции, придут скоро! – посерьёзневшим голосом, напомнил вдруг Неждан.
- Само-собой! – кивнул Максим Батрачкин – ребята придут скоро!
Не прошло и двух минут после этих слов, как один из сидевших у костра вскочил, и указывая рукой куда-то перёд, прокричал.
- Наши-! Вона они пришли!
Все повернули головы, и точно, к костру устало но весело топали Пал Палыч, Сан Саныч, и Стёпа Зорких. Подошли, поздоровались, лица само-собой изнурённые, усталые.
- Вы акурат к ужину, садись ребята, кулеша со змеёй попробуйте! – хмыкнув сказал Сидоров.
- С чем? – удивлённо переспросил Пал Палыч, а Сан Саныч, махнув ложкой, молча стал есть.
- Неждан нас дичиной здешней побаловал! – ответил Батрачкин, и коротко посветил вернувшихся в кулинарные изыски сегодняшнего ужина. На это бойцы кивнув «Хер с ей!» приступили еде.
- А их благородие где?  - машинально спросил Уличев.
- Докладать побёг! – буркнул набитым ртом Стёпа, торопливо жуя экзотический кулеш.
- Так, ну что, были у Шуши-то? – нетерпеливо спросил Чеканов, придвинувшись чуть ближе.
- Не, в окрестностях только – начал Сан Саныч – город обложен персами как Киев печенегами, и наши там в осаде сидят. Попался один шушинский армянин, он и поведал нам что в городе неспокойно, армяне бояться, и ждут мятежа с резнёй, агенты шаха  подбивают горожан к бунту. Лисаневич наш по этому и не оставляет города, ибо без него, ясное дело будет нами потерян весь Карабах, да. А 11-го июня было несколько приступов на город, но благополучно отбиты. Так что горячо там братцы, в Шуше-то. Уже на обратном пути, взяли «языка» из всадников, он и поведал нам что часть их армии будет стоять под Шушой пока не возьмёт её, другая же часть идёт дальше, то есть на Тифлис, и значит на нас выйдет, такие-то вот пироги ребята…
- А где ж он? – спросил вдруг солдат Лягушкин, медленно ковырявшийся ложкой.
- Кто? – устало переспросил Сан Саныч, перестав есть.
- Ну «язык»-то, которого взяли?
- Съели! – серьёзно глядя на Лягушкина, кивнул Сан  Саныч, снова заработав ложкой.
- Эт как это? – окончательно стал в тупик солдат Лягушкин, на что Сан Саныч, заметил уже с явным раздражением.
- Схарчили по дороге. Ещё вопросы будут-нет?
Лягушкин растерянно заморгал, а Гаврила Сидоров, облизав свю ложку, погрозил ей любопытному.
- Ты Лягушкин трескай вон давай, и вопросов дурацких людям не задавай, понял?
- Понял – тихо ответил солдат Лягушкин, и стал доедать. Повисла короткая пауза, в течении которой солдаты обдумывали услышанное. Всем становилось ясно, что скоро предстоит иметь дело если не со всей 40-ка тысячной армией Аббас-мирзы, то уж с половиной точно, шутить как-то уже особо не тянуло. Обстановку разрядил подошедший ротный, коротким взмахом руки сказав бойцам «Сидите!» и сам угнездился на камни.
- Ну, что приуныли-то, сапожных дел мастера? Да, путь к Шуше нам заказан, и врагов впереди тьма-тьмущая, даже Великий Суворов на столько не хаживал, и что с того? Егеря мы иль не егеря? Русские, иль не русские?
- Егеря!
- Русские! – послышались бодрые ответы, на что Никитин, многозначительно заметил.
- Во-о-о, а посему братцы, бойся-не бойся, а долг исполнить надо! Дома с французами война идёт не слабая, Россия нам ничем пока помочь не сможет, прислала что смогла, так что не посрамим… стой, а чегой-то у меня под ногой скользкое-то? – Никитин опустил руку, и достал из-под сапога изгвазданную в пыли и окровавленную змеиную кожу.
- Эт что за оказия? – удивлённо поинтересовался поручик.
- Змея, мы ие тута с кулешом стрескали. Уличев с разведки приволок! – отрапортовал Батрачкин, подкидывая в костёр веток.
- Да ну?  - изумился искренне офицер разглядывая кожу – В самом деле? То-то я гляжу аристократы мои, у вас рожи такие довольные, да и запах подозрительный от варева, н-да, такая кожа хорошо на ножны идёт! – заключил Никитин, и лениво бросил её в костёр. Огонь почуяв свежую добычу жадно затрещал, засопел, зашкварчал кровью и жиром, и алчно стал пожирать кожу, источая особенный запах, который впрочем никого не смутил, нюхали на войне и что по хуже. Никитин ещё немного посидел, а потом поднялся, за ним встали и остальные.
- Ладно братцы, доедайте и спать, разведчики разумеется в ночной караул не идут, других определил уже. Не засиживайтесь, побудка будет ранней, всё!
Николай Никитин, был одним из тех командиров, кто искренне уважал и любил своих солдат, и старался научить их всему, что умел сам. Он был приветлив с бойцами, но строг и требователен, панибратством не занимался. Но и аристократа высших кровей из себя не ставил. За всё то время что он командовал ротой начиная с Гянджи, он лишь дважды позволил себе рукоприкладство с подчинёнными. Один раз поймав в дымину пьяного бойца в расположении части, а второй раз проверяя ночью посты, обнаружил на одном из них, мирно спящего солдата. Оба случая он замял и до вышестоящего начальства не довёл. В боях никогда за спины не прятался, а личным примером воодушевлял своих егерей, часто кричал им. «Не дрейфь аристократы! Сто раз не помирать!» и бойцы стояли, стояли и дрались, веря в своего командира. Поручику Никитину стукнуло уже 32-ва года, у него далеко в России имелась семья, и он старался их чаще навещать. Впрочем и тут, на войне, он не жил монахом ( все мы всего лишь живые люди) и пользовался успехом у женщин, отдавая им должное. Средний рост, светлые, слегка вьющиеся волосы и зеленоватые глаза, всё это буквально притягивало прекрасный пол, и он, за редким исключением, никому не отказывал.
- Не имею сил огорчать прекрасных нимф и русалок господа! – деликатно отвечал он друзьям-офицерам, на не совсем деликатные порой вопросы. Это была последняя спокойная ночь русского отряда, словно бы нарочно выделенная судьбой, перед Великим испытанием…
Двадцать четвёртого июня, на шестой день рейда, прискакавшие дозорные сообщили полковнику, что впереди показались крупные массы вражеской конницы. Известие не застало Корягина врасплох, от частых гонцов из армянских отрядов, Павел Михайлович уже знал что 3000 конных персов форсировав реку Шах-Булах, движутся на него. Это был лишь авангард передовых частей несметных полчищ Аббас-мирзы. Карягин благодарил добровольцев, и просил их на прощание как можно чаще тревожить персов, и оттянуть на себя хоть часть сил наследного принца.  После получения донесений от своих дозорных, Корягин приказал строиться в походное каре, и двигаться навстречу неприятелю.
Моментально, как по волшебству отряд прямо с марша перестроился в ощетинившийся штыками правильный квадрат, внутри которого остались обоз и артиллерия. Затем по команде, каре единым организмом двинулось вперёд, туда, где уже гудела земля от тысяч конских копыт, а воздух дрожал от гортанного боевого клича, выплеснувшейся  из-за гор широкой волны пёстрых всадников.  Однако видавших виды егерей да мушкетёров, гортанным визгом было не испугать, главное для бойца стоящего в каре, это уметь метко стрелять, ловко колоть, да чётко выполнять команды сохраняя хладнокровие.  Офицеры особо упреждали солдат чтоб те не зевали, персидские всадники очень ловко могли метать дротики с трёхгранными наконечниками длинной в три с половиной фута ( ок. 1м. и 40 см.) на сорок и более шагов.
- Не подпускай их близко ребята, а прорвавшихся коли сразу, лошадь в морду и готово, умение и тактика, супротив числа и бешенства! – бодро наставлял своих поручик Никитин стоя в первой шеренге, со «стариками». Неждан со штуцером, к которому вместо штыка был примкнут длинный но тоже плоский кортик, стоял пока в третьей, но при надобности, в случае гибели впереди стоящих товарищей, мог перейти и в первую, хотя в основном в таких случаях ряды просто смыкались. Бойцы первой, фронтальной шеренги держали ружья на перевес, а все прочие на караул, до команды «Товсь!» и «Кладсь!» Уличев хоть и привык уже ко многому как он думал за год чисто боевой жизни, но всё равно его немного подирало по коже противное чувство неизвестности, неясности. Такое перед боем либо атакой, испытывает большинство солдат, даже «стариков», о чём они не стесняясь рассказывали  молодым.
- Не боись Голиаф –услышал Неждан сзади – ты вчерась змею стрескал, теперь стало быть мудрым стал и сильным, а значит за троих штыком работать должен!. «Лягушкина задирают» пронеслась в голове мысль. И тут началось…
На русское каре выскочил разношерстный отряд пёстрой персидской конницы, до того видно не воевавшей ещё с русскими. Всадники увидев перед собой небольшого в сравнении с ними противника, понеслись в атаку охватывая каре с боков, рассчитывая в несколько минут раздавить и перетоптать дерзких гяуров.
- Три тысячи, не меньше! – сказал кто-то из офицеров. Русское каре двигалось коннице навстречу.
- Пли!!! – прозвучала наконец команда, и залп за залпом, не переставая, шеренга за шеренгой изрыгая убийственный огонь, сметая конные толпы, кои уже усеяли равнину десятками своих  трупов, русские потерь пока не имели.
Неприятельская конница отхлынула перестроилась и с ещё большим остервенением понеслась в атаку сверкая саблями, потрясая копьями, выхватывая луки, да паля из пистолетов и длинных ружей. В описываемое время, Персия не имела регулярной конницы в т ом виде, как понимали это в Европе. На войну под знамёна шаха собиралось ополчение из десятков разных подвластных и полу подвластных племён и народов, зачастую не ладивших про меж себя. Основной целью такой конницы, был грабёж, который местами был даже предпочтительней победы. Очень часто случалось так, что потерпевшая поражение и бегущая с поле боя персидская конница, бросалась грабить собственный лагерь, или даже кидалась за этим на союзников. Всадники были сильны, храбры, но при почти полном отсутствии порядка и дисциплины, они совсем не годились против европейских армий.
Медленно и неумолимо огрызающееся огнём русское каре двигалось вперёд. Конные толпы налетавшие на егерей и мушкетёров со всех сторон были столь густы, что ни одна русская пуля не улетала даром, сшибая либо всадника, либо раня лошадь. Штуцерники равномерно расставленные офицерами по всему периметру каре, отстреливали на дальних подступах самых рьяных, командиров, лучников, или метателей дротиков. Каре окутанное пороховыми дымами, шло словно ладья средь живых волн неприятеля. Неждан уже точно был уверен что уложил из своего штуцера не менее десятка нападавших, и готовился в любую минуту применить штыковой удар. Нескольким отчаянным всадникам, немногим из числа отдельных сотен на которые разделилось теперь конное толпище, удалось-таки пробиться вплотную к шеренгам, но они тут же погибали на штыках. Одного даже в упор застрелил поручик Никитин, и тут же передал дымящийся пистолет одному из бывших при себе унтеров, тот уже зная свои обязанности, быстро подал командиру заряженный, а этот принялся торопливо перезаряжать.
- Держать строй соколики! – весело кричал Никитин подбадривая свою роту – Держать строй ребятушки! Это ещё не баталия а так, мошкара да мелкий гнус кусает! Шершеня-то с осами впереди нас ждут!
У некоторых «стариков» в зубах уже дымились маленькие солдатские трубочки, кои они вместе с кисетами передавали перед тем назад через плечо с короткой фразой «Раскури-ка браток!». Уличев не курил, а потому не испытывал страдания от отсутствия табака, но добывши таковой или получая как все, , выменивал на него у заядлых  курильщиков, жратву. Но теперь, он с каким-то особенным уважением глядел на бойцов с трубками в зубах. «Надо же, в такой момент, и о куреве думают!» пронеслось у него в голове .
- Слышь Неждан, те сильно страшно? – отрывисто, чуть повернув голову, спросил его Лёшка Чеканова, шагавший с обычным ружьём с лева.
- Когда ждал, было немного, а теперь не, а тебе? – так же чуть повернув голову переспросил Уличев, и тут же взяв на прицел какого-то знатного всадника, спустил курок. Готов!
- Не! – быстро ответил Лёшка держа палец на курке – я вот только шальной пули не хочу, глупо так сгинуть до настоящей драки!
- Эт точно! – деловито согласился Неждан, заканчивая перезаряжение штуцера. Появились  первые раненые от пуль.
- Не скучай змееды, скоро плясовую со смертушкой грянем! – весело кричал поручик Никитин, подбадривая своих. Атакующие, отхлынув с большим уроном после очередного натиска, смешались. Многие из кавалеристов, до толе вообще не видевшие русских в глаза, не ожидали встретить в их лице столь сильного противника. Привыкшие воевать с турками или между собой, или с мятежными ханами, они ещё ни разу не дрались с европейцами. Зная от лазутчиков что русский отряд  невелик числом, эти конники хотели первыми уничтожить дерзких, и взять богатую добычу.
Но оказалось что что-то пошло не так, раздавить русских с лихого налёта, не получилось. Впрочем очень скоро, всадники построившись большим полумесяцем, опять бросились с гортанным визгом в очередную атаку, намереваясь хоть по телам своих, но пробить брешь в проклятом каре. Ненадолго остановившись, русские густыми залпами и штыками, отбили все атаки, хотя и сами несли уже первые потери убитыми, да и раненых хоть и немного, но прибавилось. Отогнав конницу, каре снова пошло вперёд под грохот барабанов, да оклик офицеров.
До самого вечера вражеская конница бешено кидалась на русский строй, но без успешно. Конница изрядно поредев, уже больше не бросалась в атаки, а постреливая из дали, осыпала русских разными ругательствами. За это время, каре прошло только 14-ть вёрст, и остановилось  у места под названием Кара-Ага-Баба, где на высоком кургане, виднелось старое «татарское» кладбище, и минарет заброшенной мечети, на реке Аскаран. Весь курган был усеян каменными надгробиями, некоторые из которых местами покосились, и постройками звавшимися гюмбет или дарбаз, что были хорошей защитой от вражеских выстрелов.  Конница врага уже отхлынула, и Карягин спешно приказал занимать высоту и окапываться, ставить орудия, а по фронту установить «Гуляй-город» или вагенбург, укрепление из повозок. Работа тут же закипела. Замелькали кирки и лопаты, зазвенело железо о камень попадавшийся в почве, и бойцы спешно, не теряя драгоценного времени работали усердно, с минуты на минуту ожидая атаки. Траншеи на кургане, получились наверное самыми извилистыми в мире, солдаты обходя могилы наделали таких вензелей ( как выразился подпоручик Белугин орудуя лопатой) что только держись. Укрепились и среди построек гюмбета или дарбаза, и в старой мечети и вокруг неё, и в ней самой, в общем стали наши егеря да мушкетёры крепко.
С высоты холма, а особенно с мечети, хорошо уже просматривались пёстрые шатры Пир-Кули-Хана, сардара принца Аббас-Мирзы, точнее авангарда его 40-ка тысячного войска. Взвесив все за и против, Карягин приказал послать к Лисаневичу человека с требованием оставить Шушу и двигаться сюда.  Найти добровольца из местных армян, вызвался неутомимый Юзбаши. Около шести вечера стало видно что персы строятся в боевые порядки и готовятся к атаке.
- К бою гото-о-всь!- прокричал своим поручик Никитин, поправляя на себе амуницию, потрогал ручные гранаты в подсумках, всё на месте – Бить наверняка, гранаты беречь! – коротко распорядился он, взводя курок у ружья, а пара пистолетов уже лежала на бруствере. Неждан с сотоварищи замерли, но ожидание не затянулось, и ровно в шесть началось! Первую волну персидской пехоты отбили быстро, причём вражьи выстрелы сыпались столь густо, что уже то тут, то там падали убитые либо раненые бойцы в окопах, противно взвизгивали о могильные камни пули, сыпалась земля. Некоторые наши стрелки и Уличев в частности, засели близ повозок, паля из-за колёс и мешков с грузом. Вторая атака пошла сразу за первой,она оказалась ещё более яростной, несколько персов вскочили даже на возы, где одного из них Неждан принял штуцером на кортик, и словно мешок, перекинул в бок от себя, успев тут же вскинуть оружие, и выстрелом уложить рослого офицера с кривой саблей в руке, а бежавшие за ним солдаты, разом повернули назад. На своём участке рота Никитина, атаку отбила.
На других участках обороны бой ещё кипел, особенно отличались артиллеристы, буквально выкашивавшие картечью густые ряды атакующих, и вскоре на склонах кургана, среди камней, надгробий и почерневших от времени построек, уже громоздились кучи вражьих трупов, но атаки не прекращались.  После шестой или седьмой, наступила короткая передышка, во время которой стало известно, что Лисаневич выйти из Шуши не может.
- Куда тута идти-та? – переводя дух бурчали «старики» торопливо раскуривая трубки, чтоб успеть насладиться дымком – Тришкин кафтан лепить?  Тама оголить, тута залатать? Не братцы, самим нам видать придётся на этом погосте стоять!
Уличев с приятелями тоже решили про меж себя что пусть уж лучше наши остаются в Шуше, там тоже кому-то надо быть.
- По местам! – быстро приказал Никитин, взводя курки, и егеря моментально рассыпались по траншее. Последние несколько атак были наиболее яростными и безумными, персы уже буквально сотнями валились под огнём обороняющихся, которых и самих уже становилось всё меньше и меньше. Несколько особо отважных персов прорвались к окопам, некоторые даже запрыгнули изрыгая боевой клич, но тут же были переколоты, а прочие не смотря на ругань офицеров не выдержали и побежали назад. К ночи, буквально завалив своими трупами все подступы к кургану, персы наконец прекратили сумасшедшие свои атаки…
Тут же стало известно, что вновь отличился герой Гянджи, поручик Лисенко, командовавший собранными на фланге стрелками-штуцерниками, буквально обратив врага в  паническое бегство, выкашивая его ряды метким огнём выдвинувшихся впереди егерей. За это дело, Карягин особенно отметил лихого поручика.
А потери в русском отряде оказались столь велики, что погибших оказалось аж 197 человек, почти половина отряда! В наступившей темноте не всех убитых смогли оттащить и сложить отдельно. Прекрасная восточная луна, озарила погребальным светом своего печального лика, место побоища. Из куч персидских тел тут и там доносились протяжные стоны раненых, кто-то в полу бреду читал молитвы. Стонали раненые и в русском лагере. Из траншей, крадучись высыпало достаточное количество охотников пособирать боеприпасы и оружие.
- Осторожнее там, на недобитков не нарвитесь! – остерегали охотников товарищи. Впрочем все вернулись живыми и нагруженные боеприпасами, что тут же разделили про меж себя. Неждан не пошёл на поиски, а Сан Саныч с Пал Палычем рискнули, и приволокли несколько кинжалов да пороховниц и пули.
- Ух и много их там лежит! – покачал головой Сан Саныч, протягивая Уличеву один из кривых, хорошо лежащих в руке кинжалов – Владей Вадимыч, пригодится!
- Благодарствую! – кивнул Неждан принимая подарок. После понесённых потерь, отряду пришлось растянуть фронт обороны. Полковник собрав старших офицеров, стал держать совет. После короткого спора и предложений, Карягин изрёк.
- Пренебрёг бы я господа многочисленностью персиян, и штыками проложил бы себе дорогу к Шуше, но множество раненых коих поднять в это предприятие не имею средств, делают невозможной попытку уйти с занимаемого нами места!
- Значит остаёмся и держимся до конца! – коротко подвёл итог совещания Котляревский. Утром стало видно что Пир-Кули-Хан, отвёл свои весьма поредевшие войска на высоты вокруг лагеря. А следом к русским прибыли парламентёры от персидского командующего с предложением о перемирии, дабы они могли забрать тела своих убитых.
- Можете забирать павших! – разрешил Карягин.
Тут же потянулись из персидского лагеря большущие караваны повозок, арб и прочего транспорта, куда пришедшие персы стали загружать тела своих. Уходил один печальный караван, приходил другой, и так весь день. Русские со своей стороны тоже принесли персам тела их соплеменников что погибли близ траншей и вагенбурга. Сами русские также похоронили своих павших товарищей, утрамбовав и сровняв землю на первой братской могиле, чтобы враги не могли надругаться над телами. Неждан с болью в душе хоронил тех, с кем ещё недавно шёл в одном строю, ел из одного котелка, и слушал одни и те же байки, с кем лез на стены Гянджи, и позже, уже в окна прекрасных женщин. Вчера, всё это уже было вчера…
Замаскировав могилу мелким щебнем,  егеря сели отдохнуть и перекурить, кто знает, что их ждёт впереди? Пользуясь перемирием, русские отдыхали, пополняли запасы воды из реки, да досыта поили коней, впрок.
Пока шли все эти события, стало известно что к месту сражения подошёл принц Аббас-Мирза с основными силами не менее 20-ти тысяч человек, дела у русских становились совсем плохими. А вскоре к Карягину прибыли парламентёры от наследника престола Каджаров.
- Его высочество, Великий и могучий принц Аббас-Мирза, милостиво предлагает вам сложить оружие, и перейти к нему на службу. Его высочество обещает вам достойное обращение и хорошую еду! – почтительно поклонившись, закончил речь парламентёр.
- Нам хорошо известно ваше гостеприимство, а посему передайте его высочеству, что мы не сдадимся ни на каких условиях! – коротко ответил полковник, с тем посланцы принца и уехали. Персы до самого вечера вывозили тела своих павших, и за это время послы принца ещё дважды приезжали с предложениями о сдаче, но ответ русских оставался прежним, сдачи не будет!
- Рассчитываю на помощь карабахского хана, он должен подойти, и как-то помочь нам, всё же клялся России в верности! – высказал полковник свои надежды в кругу офицеров. Слова эти быстро побежали по траншеям, и живо стали обсуждаться в солдатской среде. Но вскоре, русских постигло горькое разочарование. От армянских добровольцев стало известно что карабахский хан изменил России, и что его сын во главе своей конницы, уже в персидском стане. Бойцы и командиры принялись на все лады проклинать вероломного «союзника».
- Да сколь же мы этим поганцам вонючим верить-то будем, а?! – возмущался в кругу товарищей Неждан – когда же наши начальники умнеть-то начнут, да верить этим гадюкам сладкоголосым перестанут! По сорок раз ведь гниды туда-сюда перебегают! Тьфу блять!..
Но Карягин узнав об измене хана не позволил себе распуститься и предаться унынию. За свои пятьдесят с лишним лет, Павел Михайлович повидал и пережил много чего, а потому смутить его было сложно. Послав хана в сердцах туда куда следует, и приказав пополнить запасы воды, стал готовиться к дальнейшей обороне.
На третий день, 26 июня, Аббас-Мирза взбешённый русским упорством, приказал отвести воду реки от осаждённых, что и было вскоре проделано. А следом, установив над рекой четыре фальконетные батареи, персы методично стали  обстреливать русский лагерь. Фальконеты хоть и имели мелкий калибр, а персы, не смотря на все усилия французов и англичан оставались скверными артиллеристами, тем не менее даже малая часть зарядов залетавших в русский лагерь, причиняла нашим не малый вред. Персы палили по большей части в белый свет, расстреливая лесонасаждения, камни и землю, но за продолжительностью их огня, количество постепенно переходило в качество. Силы русских таяли…
Уличев с товарищами лежа за каменистыми надгробиями и за постройками, удивлялись чего это персы не атакуют под прикрытием артиллерии?
- Сколь же они иху мать, нас этими сливами, засыпать  будут?  - сплёвывая интересовался он, слегка высунув голову из-за памятника.
- Могуть и до ночи! – прохрипел подавившийся слюной Сан Саныч, и перевернувшись на бок, стал допивать из фляжки последнюю влагу, допил, вытряхнул на язык все капли – Всё братцы, я пустой, как у вас?
- Сухо – устало ответил Уличев приваливаясь спиной к надгробной плите – полчаса уже как вытрескал…
- А в запасах нету? – с надеждой спросил Пал Палыч, высунув голову из-за  угла постройки.
- То для раненых, и лошадям – подал голос подпоручик Кубанин из своего укрытия, огромного, испещрённого пулями и осколками валуна. У персов забили барабаны. Признак атаки, и обстрел слегка ослаб.
- К бою готовсь! – звонко крикнул поручик Никитин, придерживая рукою подсумок с гранатами, прочие тоже подумали что настала пора их применить, но получилось совсем иное. Оказалось что персы, оседлали пару небольших холмов, что находились близ русского лагеря, и теперь вели оттуда ружейный огонь, раня и убивая осаждённых.  Котляревский обнаглел настолько, что решил сделать вылазку(!) и сбить персов с этих холмов. Для этого отрядили три небольшие команды  со штуцерами, и пока другие бойцы все кто мог держать оружие, ответной стрельбой отвлекали врага, Котляревский скрытно, пользуясь густой растительностью, повёл своих бойцов в казалось безумную атаку на высоты. Персы сидящие на холмах, заметили русских когда те уже подошли в плотную к высотам. Лишь на одной из них, стрелки шаха оказали слабое сопротивление, а с другой противник просто бежал, устрашённый невиданной наглостью. Уличев успел застрелить лишь одного, когда дело было кончено. Обстрел с батарей усилился, персы собирались внизу чтобы отбить высоты обратно. Трижды в продолжении дня, Котляревский с бойцами сбивал врага с высот обратно вниз, не давая закрепится, и обстреливать своих, и только когда осталось по одному заряду на ружьё, да вышли почти все гранаты, майор хриплым от жажды голосом приказал.
- Отходим, всё!
Так же быстро как егеря появились на высотах, так же стремительно они с них и исчезли, набежавшие следом персы долго осматривали всё вокруг, и ломали головы, куда делись эти шайтаны?
А положение отряда ухудшалось. Вода практически закончилась, зной стоял страшный, и только наличие укрытий, построек и кустов, хоть как-то спасало русских от полной безысходности. Полковник Карягин к тому времени получивший две контузии в грудь и одну в голову, всё же не падал духом, держался молодцом и продолжал руководить обороной. Глядя на него и других таких же офицеров, не падали духом и солдаты. Поручик Никитин, собравши своих в свободном окопе, так же говорил бойцам уже не обращая внимание на обстрел из фальконетов.
- Ничего аристократы, продержимся! Хер с ними пусть палят, стрелки-то из них те ещё, вон только телеги пустые разбили, да кобыла с нашей роты геройскую смерть приняла, сожрём её нынче в ночь, да и помянем за одно! (бойцы  начали улыбаться) Знаю родные мои, что за ковшик воды сейчас, тыщу червонцев отсыпал бы. Но нету, раненые и те муку терпят. Нам только до ночи продержатся, а там мы Аббаску того обуем!
- Это как? – тихо спросил кто-то из солдат.
- Обыкновенно, соберёмся кто по наглее, да вылазку за водой и сделаем. Персы-то они ночную стражу из рук вон плохо держат, порой и вовсе часовых не выставляют. Ну мы сами попьём и своим принесём, ну как, сделаем?
- Сделаем ваше благородие, обязательно сделаем! – уже бодрее да веселее ответил Уличев, а поручик поглядев на остатки своей роты посетовал.
- Ох и вид у вас аристократы! Рожи небритые, глаза ввалёные, мундиры как полы вами в казарме мели, ну прямо чистый кошмар! К барышням в таком виде неприлично, но для вылазки на персов самое оно! За то потом, представьте какие байки будете девкам в уши заливать, и как они вас за это любить станут! – покачал головой ротный, и все бойцы дружно загоготали.
Враг не знал и не понимал того упорства, с которым русские солдаты и офицеры держались на своих позициях, отражая силы, в десятки раз превосходившие их. Русские не только оборонялись, но ещё и нападали сами, нагоняя на своих противников, порой уже какой-то суеверный страх. Казалось не было силы способной выстоять там, где стояли и дрались на смерть егеря 17-го полка и тифлисские мушкетёры, да герои-артиллеристы, под палящим солнцем, без воды и уже практически без еды, надеясь только на своих отцов-командиров, которые что-нибудь придумают, которые не бросят своих бойцов, не оставят, выручат…
Просыпалась в солдатах и обычная злость, с которой даже обречённые на смерть, стояли порой до последнего человека, уже ни на кого, и ни на что не рассчитывая, и какая-то не изведанная до сей поры сила, поднимала  худых, измождённых людей на свершение такого, чего порою и здоровым крепышам удавалось не всегда.
Ближе к вечеру, персы пошли в очередную атаку по всей линии обороны, и опять с большим уроном были отбиты почти везде, и лишь на участке роты Никитина они упорно лезли вперёд, то откатываясь, то набегая снова. Когда противник после очередного отпора дрогнул и повернул обратно, Николай Никитин рывком выхватив шпагу, прохрипел.
- Благодетели! За мной, в контратаку, ур-р-р-а!...
- Ур-р-р-а!! – отчаянно заорали десятки хриплых глоток разом, и вся рота пошла рассыпным строем в штыки. Персы не ожидавшие контратаки, бросились наутёк отстреливаясь на ходу, но не все, некоторые особо смелые развернулись и приняли бой, других просто догоняли и приканчивали в спины. Уличев заколол одного, другого, третий бросив оружие и закричав что-то поднял руки, но Неждан уже не был склонен кого-то тут щадить, обстановка к тому не располагала. На ходу поразив перса кортиком, Уличев побежал было дальше, но тут за спинами барабан ударил сигнал отхода, впереди показались большие массы вражеской пехоты , шедшей своим на подмогу. Повинуясь уже годами отработанному инстинкту чётко выполнять команды, егеря прикрывая друг друга, перебежками вернулись в траншею, передохнули,  переглянулись.
- А поручик-то наш где, братцы?  - похолодев от чего-то, спросил Неждан оглядываясь кругом.
- Нету! – испуганно прошептал солдат Лягушкин, тяжело дыша.
- Мать вашу, да где ж он? – резко спросил подпрапорщик Кубанин, и вдруг глянув из окопа вперёд, упавшим голосом проговорил, указывая трясущимся пальцем.
- Вон он…
Все разом глянули. В каких-нибудь двух ста шагах, привалившись спиной к могильной плите, сидел согнув одну ногу в колене, поручик Никитин. Лицо его было бледным, одной рукой он расстегнул застёжки у мундира, а в другой уже дымила фитилём граната, последняя. На груди справа, на глазах наливалось бурое пятно, ранен!
- Ваше благородие! Николай Степаныч, потуши, не надо! Выручим!! – вне себя, откуда только голос вырвался, проорал побелевший как бумага Уличев, егеря уже без команды стали вылезать на бруствер, но поручик, глядевший своими ясным, но уже каким-то умоляюще-остерегающим взором, открыл рот из которого по уголку стекала  кровь, беззвучно но вполне понятно, прохрипел отрицательно качая головой. «Не-на-до-о-о!». А персы сзади, уже в 20-ти шагах, уже 10-ть шагов осталось до того места где сидел Никитин, когда поручик извернувшись  вдруг лёг на бок, , свободной рукой ухватился за край камня, и быстро поднялся во весь рост с занесённой гранатой в руке. Персы опоздали на какие-то секунды. Они дали залп в поднявшегося офицера, когда граната брошенная им, уже летела под их ноги. Грянул плескучий взрыв, Никитин, изрешечённый пулями и осколками, выгнувшись всем телом и взмахнув руками, рухнул на спину. От взрыва погибло трое или четверо атакующих, двое орали катаясь по земле, прочие замешкались, тут и ударили на них в яростный штыковой бой  егеря никитинской роты, да соседи оглашая воздух яростными матерными криками, пошли в штыки с боку. Одно из русских орудий перенесло свой огонь в задние ряды персов, чем смешало их окончательно, и эти ряды бросились бежать уже не думая о том, что теперь будет с теми их товарищами что вырвались вперёд.
Никогда ещё до того, Уличев не шёл в атаку с такой беспощадной яростью в душе и на сердце. Егеря врубились в ряды врагов, как врубаются серпы в жнивьё, уже не раздумывая теперь, сколько на каждого из них, приходится неприятелей.  Закипел самый настоящий истребительный бой.  Неждан работал штуцером как механическая машина, сознание куда-то улетучилось, вместо него, работал теперь только инстинкт зверя, инстинкт бойца, убивай или будешь убит сам. Лязг железа, треск прикладов и хруст костей, жуткие вопли и хрипы погибающих, ругань, стоны, выстрелы, всё это смешалось в одно. Минут через десять всё было кончено, рукопашный бой завершился полным уничтожением противника.  Тяжело дыша, Уличев огляделся. На поле кругом тела, стонут раненые…
- Уходим Неждан, пошли! – хлопнул того по плечу Кубанин, и Уличев кивнув, быстро пошёл за ним, тела поручика и погибших  теперь же, уже несли к траншеям ребята. Скоро сгустились сумерки, и персы прекратили атаки…
Отдохнувши часа полтора, бойцы поредевшей роты поручика Никитина, неторопливо вырыли ему и погибшим в контратаке ребятам  достаточно глубокую могилу чтобы покоились они с миром,  и приступили к похоронам. Выстлали дно могилы плотным слоем травы, и осторожно опустили тела, положив своего командира в центре. Затем накрыли их шинелями, и ненадолго замерли прощаясь с павшими товарищами. Речей не было, егеря лишь обнажили склонённые головы, да перекрестились.
- Ну прощайте, ваше благородие! – тихо прошептал вдруг Уличев, не стесняясь катящихся по грязному и запылённому лицу слёз – Прощай боевой командир, и вы товарищи наши… Земля вам пухом, и… Кто знает? Может и мы скоро вслед за вами, в небесные полки вступим…
С боку, тихо плакал в кулак солдат Лягушкин, прочие стояли молча, сил на эмоции ни у кого уже не было… Уже после того как закопали могилу, утрамбовали как положено землю, набросали камней и щебня для маскировки, появился вызванный перед тем к Корягину подпоручик Белугин.
- Ну, и чего звали-то? – тихо спросил его Кубанин.
- Полковник, он кстати опять нынче в деле ранен был пулей на вылет, в бок – из далека начал Вадим, устало прикрывая и открывая глаза – произвёл меня в поручики, и теперь я ваш воевода, вместо Никитина, вот так…
- Ну поздравляю…
- Да, весьма рад…
- Пётр Степаныч там как?
- Котляревского опять в ногу ранило, но он говорит что не опасно…
- И как Корягин-то со своими ранами ещё держится? – восхищённо  прошептал Сан Саныч.
- Стальной человек, стальной! – заметил кто-то.

                *             *             *           *

Уже глубоко за полночь, и так спавшие в полглаза  егеря, были спешно подняты, и получили распоряжение готовится к вылазке, и по мимо оружия,  взять с собой все фляжки какие-только можно унести и прочие ёмкости из обоза, без ущерба сковать свою подвижность. Оказалось что один из офицеров, поручик Ладинский, что наравне с покойным Никитиным слыл душой обороны и имел среди солдат большое уважение, задумал дерзкий и коварный план. А именно, отобрать из оставшихся в траншеях сто самых стойких егерей, напасть теперь же на фальконетные батареи противника, и уничтожив да разорив их, добыть драгоценную воду.
- Слышь Лягушкин что говорят, «самых стойких», значится и тебе с нами идти, не иначе! – деловито хмыкнул Сан  Саныч.
- А я что? Я всегда готов! – спокойно ответил боец. Тут же собрали фляжки погибших, связали их по две-три, и нацепив на себя этакую перевязь, стали в ожидании. Подошёл Ладинский.
- Пойдём ребята с богом! Двум смертям не бывать, а одной не миновать! А умереть же сами знаете, лучше в бою чем в госпитале!
Ночь выдалась тёмная, хоть глаз коли. Хотя справедливости ради стоит заметить, что если бы ночь была и светлой, то   для сделавших вылазку русских,  опасения были бы самые минимальные. В персидском лагере все спали, ну или почти все. Персы, от чего-то даже во время войны, несли караульную службу на столько плохо, что становища их в ночную пору, зачастую даже не охранялись часовыми. Впрочем даже если таковые и были, то после ужина, многие из них мирно и без мятежно спали. Вот и теперь, русская сотня бесшумными тенями, приближалась к своей цели, речным фальконетным батареям. Казалось что после таких изнурительных боёв без воды и почти без еды, люди не смогут сдвинуться с места. Как только солдаты услышали что они идут за водой да ещё и вражескую   артиллерию смогут уничтожить, силы пришли сами собой. Каждый боец кравшийся теперь к персидским позициям, вновь превратился в сжатую пружину, ждущую нужного момента. Скрытно обошли основной лагерь, и стремительно бросились на батареи.
Находящиеся на укреплённых позициях персидские артиллеристы частью спали, а частью просто бездельничали, и так же как и в основном лагере, ни часовых, ни обычных наблюдателей не выставили. Появление из мрака русских солдат блеснувших штыками и пустыми фляжками, повергло персов на первой батарее, просто в состояние ступора. Не успев толком испугаться, все они были моментально переколоты, Уличев успел уложить только одного вскочившего спросонья  канонира, и тут всё уже было кончено, и часть нападавших бросилась дальше, а другие принялись разорять и уничтожать батарею, сбрасывая вниз пушки, круша укрепления и поджигая всё, что только могло гореть.
На второй батарее персы услышав шум, проснулись, подняли крик, и оказали хоть и более упорное сопротивление чем на первой, но весьма короткое, после чего батарея подверглась разорению и уничтожению технически.  Из двух последних батарей, проснувшиеся-таки во всей красе артиллерийские расчёты, оглашая ночной воздух паническими воплями, просто разбежались кто-куда, переполошив ко всем шайтанам и чертям,  основной  лагерь,  где с трудом удалось прекратить всеобщую панику.  Разорив до чиста все батареи, егеря похватав на них все ёмкости какие нашли, бросившись к реке напились в начале сами до сыта, а затем торопливо но обстоятельно наполнив всё что с собой было, непреследуемые никем, возвратились в свой лагерь, притащив вместе с драгоценной водой, ещё и 15-ть фальконетов, до кучи мол!
Гнев его высочества наследного принца Аббас-Мирзы, не поддаётся описанию никакого пера. Узнав о ночном происшествии, он пришёл в такую ярость, что её с трудом удалось унять.  Он кричал, он шумел, он потрясал саблей,  он грозил самыми лютыми карами тем, кто позорно бежал с поле боя, в конце концов он просто не знал что делать!  Артиллерии как отдельного рода войск в европейском понимании, в шахском Иране того времени, в зачатке не существовало. Для ведения войны, собирали с миру по нитке что могли. Нет, в городах стояли кое-где десятки больших пушек разного вида от португальских до русских, захваченных у грузин, но из них никто не умел не то что стрелять, а даже и пользоваться толком. Основным видом орудий в тогдашней иранской армии, оставались мелкокалиберные замбуреки, или те же фальконеты, что перевозились закреплённые на спинах верблюдов, с коих зачастую и палили, делая ставку не на меткость и точность, а на массированность, одна из сотни попала куда-нибудь, и то слава аллаху!
Теперь же, переказнив тех кого не докололи русские штыки, наследный принц слывший вовсе не глупым человеком, рисковал остаться и вовсе безо всякой артиллерии, пусть даже и плохой.  А посему, кары его ограничились громом проклятий на головы негодных подданных, да неистовым желанием завтра днём, страшно покарать проклятых гяуров, дерзнувших совершить такое кощунство!
Корягин перед строем искренне поблагодарил команду смельчаков, и тут же отдал распоряжение насчёт воды.
- Прежде напоить раненых и лошадей, хоть по пол ведра на морду, потом нижним чинам что в деле не были, а затем попьют офицеры. Оставшийся запас беречь как зеницу ока, второй раз, мы можем уже не пробиться к воде!
Приказания полковника исполнили в точности. Как же она тогда пришлась к стати, эта бесценная, дороже алмазов и золота, прохладная, живая вода! Как загорелись жизнью глаза раненых, когда подсевшие к ним товарищи, осторожно налив её в кружки, протягивали несчастным со словами «Попей браток, скусная водица, с бою взята!» А лошади? Когда артиллеристы поили этих измученных жаждой бедолаг, Уличев глядя на них, тяжко вздохнул.
- Эх вы, горемычные!
Поручика Ладинского, благодарили все в лагере! После павшего Никитина, он был пожалуй единственным кто не терял чувства юмора ни в какой ситуации, и мог быть весел казалось в абсолютно безнадёжном положении, подбадривал бойцов шутками, мог рассказать какой-нибудь едкий анекдотец вызывающий дружный хохот даже у тех, кто совсем было впал в уныние. И вот теперь, офицер этот, ходил и также подбадривал людей, вселяя в них Веру и Надежду. С рассветом 27 июня, персы опять начали штурм русских позиций, причём в атаку вместе с пехотой, пошла уже и конница, хотя местность утыканная камнями и плитами, не способствовала действию кавалерии несшей огромные потери. Но Аббас-мирза не считаясь с потерями, продолжал гнать свои войска в безумные лобовые атаки, тщетно, огонь русских пушек одинаково хорошо выкашивал как пехоту, так и всадников принца.
Тогда по позициям егерей и мушкетёров, ударили те пушки, что подвезли из основных сил накануне. Из двух прибывших к ним крупнокалиберных пушек, персы стреляли так же плохо как из замбуреков и фальконетов. То недолёт, то перелёт, едва несколько ядер разорвалось у траншей. Этот артналёт причинил больше вреда обозу, стоявшему по фронту, чем тем, кто укрывался за ним.
День стал клониться к вечеру, бойцы доели последние сухари, а офицеры уже ели траву и съедобные корни. Потом Корягину доложили что боеприпасов уже не так много, полковник приказал их беречь, и бить только наверняка. Но, как говорят у нас «Пришла беда, отворяй ворота!». В пятом часу вечера, когда персы уже не  имея возможности атаковать из-за трупных завалов у русских позиций, на время угомонились, случилось то, чего не могло, ну просто не должно было случится…
Ещё днём, полковник вызвал к себе поручика Лисенко, что три дня тому как отличился со штуцерниками при отражении натиска Пир-Кули-Хана, и приказав ему взять его роту и несколько мушкетёров, занять высоту возле мечети, и держатся там, обеспечивая фланг. Поручик сказал «Слушаюсь!» и быстро ушёл.  И вот теперь к вечеру, по траншеям словно картечь пронеслась страшная весть. Ровно в 16-00, поручик Лисенко, три унтер-офицера, 30-ть егерей и три тифлисских мушкетёра, оставили свои позиции у мечети, и выйдя вперёд, ушли к персам, перешли во вражеский лагерь. Измена, страшна всегда. Она страшна в обыденной жизни, она неприятна в семье, тяжела и трагична в дружбе, в любви, но здесь…
Здесь произошло казалось немыслимое, боевой офицер славившийся своей храбростью, получивший за личное мужество при взятии Гянджи орден  Св. Анны третьей степени, и тут на Аскаране только недавно водивший в бой своих егерей, вдруг оказался изменником и предателем, переметнувшимся к врагу в самый тяжёлый час испытания! Но ладно бы он был один, но те 35-ть бойцов, среди которых находились даже бывшие в недавней ночной вылазке за водой, с кем делились последними сухарями, они, они-то как  решились на такое?! Они как смогли бросить своих боевых товарищей, и уйти к врагу добровольно?! Нет, в это не верилось,  не хотелось верить. Чуть позже, когда вернулись наблюдатели с минарета мечети, последние искорки сомнений угасли, Лисенко и его роту,  принимают у персов «со всей выгодою».
Уличева это известие ошеломило особо. Никогда до этого, Неждан ни с чем подобным даже не сталкивался, его разум отказывался понимать случившееся, он не хотел его принимать, и всё тут! Именно с этого момента, в душе молодого егеря, появилось суровое и реальное понимание земной жизни, безо всех прикрас и вензелей,  без пышных клятв и обещаний, без бравурных речей и восклицаний, жизнь предстала перед глазами Неждана такой, какая она есть… И если раньше, он допускал себе что на свете среди людей чего-то эдакого быть ну никак не может, то теперь, пришло мучительное осознание что коли предают даже такие люди, то в этом мире человек способен на всё, просто абсолютно. Именно с этого дня, 27 июня 1805 года, сознание Неждана изменилось. Исчез наивный, во многом ещё впитавшийся от дому взгляд на окружающий мир, на невозможность неких поступков и действий. С этой минуты, молодой солдат понял одну горькую, но увы истину, от человека в жизни, можно ожидать всего…
Нет, Уличев не превратился в мрачную личность подозревающую всех и во всём, нет. Он по прежнему знал что есть люди что ни при каких обстоятельствах не ударят в спину и выручат, кому можно в бою доверить жизнь, а в миру кошелёк. Просто теперь, он во всех мало-мальски серьёзных делах, действовал по древнему, завещанному ещё от предков принципу: доверяй, но проверяй!
Измена Лисенко впоследствии произвела такой шок в войсках, что многие стали сомневаться в происхождении поручика и его национальности. Пошли прямо-таки несусветные толки что он и выкрест, и французский шпион, нарочно заброшенный  Парижем через Персию ( мол была где-то перехвачена его переписка) и сам чёрт не знает, чего нагородили в корпусе, стараясь объяснить измену офицера, не раз и не два отмеченного похвалой и наградами. Никто не хотел верить в то, что он русский.  Реальность, оказалась куда более прозаичнее всех этих предположений! Емельян Корнилович Лисенко, из дворян Малороссии, уроженец города Хорола, русский…
Уже много позже, опираясь на этот, и ряд других опытов, Неждан Уличев действовал повинуясь не горячему порыву сердца, а холодному рассудку прежде того.
Аббас-Мирза получив от перебежчиков сведения о трагическом положении русского отряда, бросил свои войска на новый штурм, но егеря и мушкетёры, сражаясь с отчаянием обречённых, отбили все атаки, местами переходившие в рукопашные схватки. Артиллеристы же, разили толпы врагов подпуская их совсем близко, наверняка. К темноте, атаки прекратились. Сидя в окопе, Неждан от смертельной усталости, находился в какой-то полудрёме.
- А что братцы, воды уж нет совсем? – тихо дыша спросил солдат Лягушкин.
- Нету Лягушкин, нету, перед последней атакой все остатки долизали! – устало усмехнувшись ответил Куценко, улыбаясь куда-то в себя.
- А что ж нам теперь, погибать? – грустно спросил упавшим голосом Лягушкин.
- Как бог даст, пока мы живы, мы ещё не умерли – прошептал Лёшка Чеканов, прикрыв глаза.
- Ну завтра может день и простоим пока заряды останутся, а там Корягин с Котляревским что-нибудь придумают – уверенно проговорил Неждан, убеждая прежде всего себя.  Так в бормотании и полудрёме, Уличев забылся хоть и тревожным, но всё же сном, в котором к немалому удивлению, впервые за свою солдатскую жизнь, ему приснилась его бывшая барыня.  Она привиделась в белом платье, в том, в котором однажды привечала молодого паренька в своих покоях. Лицо прежней его хозяйки, источало грусть, тоску и какое-то раскаяние. Она молча и медленно протянула вперёд раскрытую ладонь как бы собираясь сорвать невидимый и низко висящий плод, но пальцы её не сжались, а продолжали быть открытыми, при этом она не отрывая взора своих грустных и красивых глаз, вдруг прошептала очень нежным и мелодичным голосом. «Прости Неждан, прости ради бога… Не ведала я»..
- Измена Уличев! Опять измена! – обрывая сновидение, раздалось вдруг над самой его головой. Неждан дёрнулся, встряхнулся, и резко открыл глаза.
- Что? Измена? Какая? Где? – отрывисто переспросил он, неловко поднимаясь на ноги ( уже рассвело, и по траншеям носился некий тревожный гул)
- Измена брат! – морщась словно от боли, повторил стоящий рядом Лёшка Чеканов, глядя на товарища растерянными глазами – Ночью нынче, ещё девять мушкетёров с унтером, и девять егерей к персам перебежали. Такая Неждан иудинская арифметика у нас!
- Чего?! Опять?! К персам?! – окончательно проснувшись, очумело прогудел Уличев, и с какой-то не умершей толикой надежды уточнил – Да точно ли? Не шутишь?
- Какие уж тут шутки? – опять поморщился Лёшка – Ушли курвино семя! Это что же делается-то, а?!  Это ж позор на всю армию! Пятно такое на весь полк, что ничем теперь не смыть…
- Смоем! – глухим но уверенным голосом донеслось с боку, бойцы оглянулись, рядом стоял их новый ротный, поручик Белугин Вадим – Смоем ребята! Кровью своей и смоем.. И никто потом не посмеет бросить в след бойцов 17-го егерского, что они питомник предателей, никто не посмеет. Ибо никто ещё не свершал до селе того, что свершаем мы, горстью свой сдерживая и сковывая всю армию Аббаски!  А как бы он теперь на Тифлис-то хотел, а? А хрен ему промеж зубов а не Тифлис, опоздал он ребятки! И в уныние впадать не сметь, и духом падать тоже не сметь! Сбежали они? Ну и будут прокляты во веки вечные, ибо один блятский поступок, десять добрых зачёркивает! Были бойцы, были герои-егеря, а теперь нету!  Теперь есть кучка предателей и изменников, за шахские милости, за похлёбку персидскую, и честь и совесть, а главное души свои бессмертные продали!  Всем тяжко, всем плохо, вон двое раненых от мук ночью померли, а те?  Они думают что Аббаска их за так пловом кормить будет?  Не будет…  Оденет он на них персидскую амуницию, даст в руки оружие, и пошлёт своих бывших товарищей убивать, и пойдут они, никуда не денутся, такая-то вот цена этой измене братцы!
- Ваше благородие, а с нашей роты, никто? – с надеждой прошептал Уличев, ожидая чего-то страшного, но ошибся.
- Никто, с соседних ушли – устало ответил Белугин, и вдруг неожиданно хмыкнул в усы, и широко улыбнулся – Лягушкина тут с утречка потеряли было, ну думаю, хана, сбёг сволота такая! Ан нет, в дальнем окопчике дрых Голиаф наш, н-да..
Уличев с Чекановым невольно улыбнулись, однако не смотря на все усилия офицеров, настроение бойцов отряда,  коих в строю не считая раненых оставалось порядка 150-ти человек, ухудшалось на глазах, уныние и подавленность от измены вчерашних товарищей по оружию, овладела большинством рядовых. Злость вернулась когда под бой барабанов, окрылённые успехом персы, пошли в наступление по всей линии обороны. До обеда, чередуя обстрелы с атаками, персы провели ряд безуспешных приступов, а затем затихли. Как выяснилось позже, Аббас-мирза решил более не тратить своих солдат на горсть русских безумцев, а подождать пока они сами перемрут от голода и жажды. Во время одной из атак, был серьёзно ранен поручик Ладинский, но едва его перевязали, снова встал на ноги и остался с бойцами. Не прошло и часу после затишья, как по траншеям пронеслись слова майора Котляревского, звучащие как приказ.
- Отставить уныние и привести себя и оставшиеся боеприпасы в порядок, ночью будет дело!
Слова одного из храбрейших своих командиров, все до одного бойца поняли без разъяснений. Зная уже норов и характер Петра Степановича, солдаты ободрились, и стали готовиться. Похоронили всех павших, соорудили носилки для раненых, распределили заряды для ружей, и мучительно принялись ждать ночи, почувствовав каким-то шестым или седьмым чувством, в ней спасение. Как только стемнело, всем приказали собраться в одном месте. Уличев и остальные, мигом похватав ружья, быстрой вереницей побежали по траншеям туда, где собравшиеся все вместе, ждали их выжившие старшие офицеры.
- Ребята! – хрипло начал Котляревский, обращаясь к бойцам – Положение наше очень тяжёлое: голод, жажда и подлая измена, всё теперь ополчилось против нас. Оставаться нельзя, а потому, мы приняли решение что нынче после полуночи оставив телеги и всё ненужное, идём на прорыв. А именно к замку Шах-Булах, что в 15-ти верстах отсюда. Да, очень далеко, идти придётся всю ночь, может даже с боями, но мы дойдём. Дойдём и штурмом возьмём его, там отсидимся, донесение с верными людьми Цицианову уже посланы.  Наш проводник, наш верный товарищ и брат, наш Юзбаши, укажет нам дорогу и проведёт. Раненых понесём на руках, колёса пушек чтоб не гремели, обмотаем полами шинелей…  Наш поход будет страшен, простимся же по русскому обычаю!
Все бойцы и офицеры, крепко по братски обнялись друг с другом, попросили взаимно прощения, и принялись ждать урочного часа. Уже за полночь, когда персы угомонились в своём лагере, русские закопав перед тем трофейные фальконеты, тихо оставили пустой лагерь, и ведомые неустрашимым Юзбаши, растворились во мраке ночи. Персы как всегда не выставили никакого стоящего чего-либо серьёзного боевого охранения, и егеря с мушкетёрами да артиллеристами, незамеченными обошли позиции врага, и пошли в новый, беспримерный поход свой. Верхами ехало лишь трое раненых офицеров, Корягин, Лисаневич, и Котляревский, которые видя лица измученных четырёх суточным боем солдат хотели слезть, но бойцы сами упросили их не делать этого.
- Не надо, ваше благородие! Вам ить командовать нами ещё, куда ж мы без командиров? Пушки мы на лямках по переменно потащим, не бросим!
На том и порешили. Орудия сразу зарядили как положено и помолившись богу, тихо двинулись дальше. Хотя и шли осторожно, и  проводник несмотря на темень и поднявшуюся бурю, довольно ловко вёл боевую группу, однако без неприятностей не обошлось. Боевой дозор русских, наскочил нос к носу на конный разъезд персов. Завязалась пальба, и вражеские всадники ускакали, громко поднимая тревогу.
- Шевелись ребята, теперь погоня будет, очухались персы! – крикнул Котляревский, и солдаты (откуда только силы взяли?)  разом навалились, и ускорили шаг, пушки, единственную свою надежду на спасение, тянули на лямках сразу человек по десять, и они казалось стали помогать хозяевам, катились мягко и не стряли.
- Поднажми Уличев, оторваться надо, а то затопчут! – тяжело дыша от напряжения, спешил рядом с ним подпоручик Кубанин.
- Жму ваш бродь, жму! Сроду так не жал! – в тон ему, отшучивался Неждан.  Аббас-мирза узнав что русские ускользнули, послал во след сильную погоню, большая часть которой радостно и храбро бросилась грабить пустой русский лагерь, а другая начала всё же преследование, но очень скоро потеряв израненный русский отряд в такой темени и буре, вернулась ни с чем, чтобы предстать пред светлые очи наследника, и выслушать о себе всё, что тот о них думает. Армянский патриот Юзбаши, действительно оказался прекрасным и не заменимым человеком, чувствовавшим себя в этих горах как дома.
К рассвету, подошли к замку Шах-Булах, построенного ещё шахом Надиром.
- Наверняка спят все! – шептали офицеры вглядываясь в величественную, но не очень большую твердыню, вот это и впрямь был замок как замок, а не крепостища с город размером! Котляревский выслал разведку осмотреть предместья, нет ли там чего неприятного? Небольшой отряд егерей короткими перебежками ушёл вперёд. Вернулись где-то через полчаса, и доложили начальству, что да, караулы там есть, но только спят все.
- Пушки вперёд, на приступ! – коротко приказал Корягин. Артиллеристы в упор жахнули по воротам, сбили замки, и русский отряд стремительной колонной ринулся в растворённый двор, оглашая мирно дремлющий замок криками «Ура!» и ещё другими, им подобными. Гарнизон замка состоял из 150 человек, при двух начальниках Эмир и Фиал-ханов. В короткой 10-ти минутной стычке оба хана оказались убиты,  а гарнизон не оказав никакого сопротивления, всей толпой вылетел через неохраняемые никем ворота, и с паническими криками разбежался по округе. Карягин тут же сел писать раппорт князю Цицианову. Едва успели укрепить и починить ворота, подошёл с армией сам Аббас-мирза. Русских к тому времени, вместе с раненными оставалось в живых только 197 человек, и 45 зарядов для орудий… Егеря стали ждать приступа, но его не было, Аббас-мирза решил замкнуть всех в жёсткой осаде. Осмотрев крепость изнутри, осаждённые обнаружили в ней источник воды, и потайной ход, но вот продовольствия в замке не оказалось совсем.
- Тьфу твою ж мать! – гневно бросил уже отмякшим от воды голосом Уличев – Ни хера жратвы нету! А чем же вояки-то эти  тута питались, манной небесной что ли?
- Да похоже им каждый день из селений подвозили – предположил Сан Саныч.
- Чего же делать-то, а?  Жрать до ужаса охота! – морщась заметил Степан Зорких, потирая пустое как порожний бурдюк брюхо. Офицеры молча призадумались. Пришлось пристрелить одну лошадь и равномерно поделить на всех, затем вторую,  потом стали рвать траву во дворе, копать коренья, ловить жуков. Уличев с Сан Санычем да Пал Палычем полазив по подвалам, принесли в котелках несколько лягушек, да кучу слизняков.
- Во господа-аристократы, хранцузский стол у вас ныне будет! – деловито сообщил Неждан, выкладывая товарищам пойманную дичь.
- Во Лягушкин, гляди какой кандей будем хлебать, с травами, с жучками, слизняками да лягушкими, не побрезгуешь? – шутливо спросил его Данила Куценко. Солдат Лягушкин сглотнув в горле ком, выдохнул.
- Я после такого похода, всеядным буду!
- Садись жрать, хранцузы! – гогоча во всё горло, выкрикнул батальонный запевала Гаврила Сидоров, указуя руками на бурлящую в котлах жижу. Так продержались четыре дня, за время которых, верный Юзбаши вышел ночью из крепости и пробравшись в армянские аулы, сумел известить Цицианова о положении отряда в целом. В частности, Карягин просил срочной помощи, ибо отряд может погибнуть не от сдачи, а от голода. Самое удивительное в этом оказалось то, что персы, ничегошеньки то ли не знали о секретном ходе из замка, то ли позабыли о нём по беспечности, но сколько не стерегли его ночами бдительные русские караулы, попыток проникнуть внутрь цитадели, не было.
К тому времени, тела обоих ханов, один из которых оказался близким родственником принца, были ему выданы, за что Аббас-мирза передал русским благодарность. Когда кончились трава и конина ( последнюю лошадку решили пожалеть)  вновь выручил Юзбаши, добрый гений отряда, как сказал о нём один офицер. Он ушёл ночью, и вернулся нагруженный двумя мешками еды.
- Вот ребята, всё что донёс, в аулах могут дать ещё,  люди молятся за вас! – отдышавшись, рассказал храбрый армянин. Карягин и Котляревский разделили все припасы поровну, но их хватило лишь до следующей ночи. Тогда, чтобы улучшить положение, Котляревский  предложил что бы с  Юзбаши, пошла команда ловких и проворных егерей. Тут же отрядили такую команду куда вошли Уличев, Чеканов, и Сан Саныч. Прочие охотники были из других рот, а всего в отряд набралось десять человек. Глубокой ночью, ничем себя не выдав, обойдя все персидские поты и караулы ( кто не спал) отряд где лесом, где горными тропами, тихо шёл к армянским аулам. В дороге если и переговаривались, то шёпотом.  Наконец донёсся собачий лай, в нос полез запах жилья.
- Пришли! – тихо но радостно, сообщил друзьям Юзбаши. Когда спустились вниз, в сам аул, там уже ждали. Без лишних слов и восклицаний, жители несли мешки с едой, и только женщины увидев воочию исхудавших и оборванных русских солдат, мундиры которых во многих местах были в бурых пятнах и прожжены, в ужасе закрывали рты руками, роняя глазами горькие слёзы. Когда поблагодарив местных, бойцы уже шли назад, Юзбаши сказал солдатам.
- Эти женщины изумлены как вы в таком положении, ещё держитесь и воюете?
- Божьим чудом да норовом своим стоим! – поправляя мешок и выдохнув, ответил Уличев на ходу, а Сан Саныч незамысловато добавил что стояки мол у них крепкие, и ехидно захихикал. Когда спустились с гор на дорогу, уже всё заволокло туманом, но проводник успокоил егерей тем,  что он и в тумане не заплутает.  Едва сколько-то прошли, вдруг конский храп и голоса впереди. В долю секунды на дороге уже никого не было, с оружием наизготовку егеря залегли за камнями у обочины. Персы! Едут, говорят, разъезд из пяти человек.
- Работаем без выстрелов – тихо просвистел шёпотом Уличев, готовя свой штуцер с кортиком. Миг, одним броском всё было кончено. Всадники не успели испугаться как были переколоты, Неждан сразу одним точным ударом в печень ссадил головного, и он тяжело рухнул на дорогу. Пока одни хватали да успокаивали коней, другие быстро оттащили тела в канавы, забросали их там ветками и кустарником, а кровь на дороге густо засыпали пылью и мелким щебнем.  Всё, никаких следов нападения, даже малейших. Нагрузив на лошадей часть поклажи, привели этот необычный караван в замок. Так в общей сложности прошла неделя с начала второй осады егерей. На восьмой день от Аббас-мирзы пришли парламентёры, и предложили Корягину и всем его людям, перейти на персидскую службу, обещая в замен великие милости.
- Мы подумаем, ждите! – крикнул им со стен Котляревский, и  посланцы почтительно замерли в ожидании. Вскоре Котляревский появился снова и сказал.
- Предложение его высочества столь лестное и необычное, что так сразу мы не можем его принять. Нам требуется на размышление четыре дня, в течении которых, он должен снабжать нас достаточным продовольствием с тем, чтоб мы на деле могли убедиться в искренности его слов, и оценить персидское радушие!
Посланники наследника уехали. К немалому удивлению русских, Аббас-мирза согласился, и все четыре дня осаждённые исправно получали еду на телегах. За это время они хоть немного отъелись, пополнили силы готовясь к новому походу. Корягин и Котляревский, задумали невиданное по дерзости предприятие, оставить Шах-Булах, и пробиться к другой крепости, Мухрату, что стояла отсюда в 25-ти верстах, и была ближе к Елизаветополю, и где Цицианов мог быстрее прийти на помощь. Когда истёк четвёртый день принцевых милостей, к стенам замка приехали его люди для окончательного ответа.
- Мы согластны! – прокричал со стены Котляревский – Завтра утром его высочество пусть занимает Шах-Булах!
Посланцы принца спешно уехали чтобы обрадовать своего господина. Гарнизон пополнив личные запасы воды и разделив поровну провиант, застыл в ожидании. Чтобы обмануть бдительность персов, в ночь, на некоторое время было оставлено десять бойцов с тем, чтобы они под видом часовых, расхаживали и перекликались на стенах. Выходить решено было как совсем стемнеет, но не в полночь, а на два часа раньше, ибо путь к Мухрату был не просо далёк, он был ещё и не выносимо труден по тяжёлым горным дорогам и опасным ущельям, через которые и днём пройти-то было непросто, а уж ночью, да спехом, да ожидая погони стократ сильнейшего противника, да таща за собой пушки и раненых, нет, тут требовались не просто подвиг и героизм, а нечто, что превосходит все законы и правила!
Дождались темноты, попрощались не стесняясь слёз с обречённым уже десятком, помолились, и незаметно стали покидать стены Шах-Булаха.
- С богом ребятки, пошли! – коротко бросил Котляревский. Манёвр русских и на этот раз удался прекрасно, персы как всегда всё прозевали, а Юзбаши, у которого очевидно имелись собачий нюх и чутьё, вёл отряд просто мастерски. Шли торопливо, силы поднакопленные за четыре дня благодаря неслыханной щедрости персов, теперь пригодились. Шагая в стою со своими, Неждан как и многие другие бойцы, мучительно думал только о двух вещах: успеют ли дойти до того как персы их хватятся, и как там наши, те кто остался в замке, отвлекая внимание на себя?  Поспевая за остальными, Уличев так же прикидывал, как чувствовал бы себя теперь он, коли командир, оставил в замке бы его?  Выходило не дюже гладко…
Совсем тяжко стало, когда вышли на узкие горные тропы, где и люди и лошади пошли вереницей, а пушки, минуя самые труднопреодолимые и опасные места, приходилось быстренько разбирать, благо конструкции орудий это позволяли.  Вот и тащили бойцы кто колёса, кто станину по несколько человек, а кто стволы, увязав их лямками, и буквально багровея от напряжения, сдирая ладони в кровь и чуть ли не надрывая последние жилы, тянули всё это на себе русские солдаты, да подбадривали друг друга.  Неждан с Сан Снычем помогали артиллеристам тащить станину.
Особенно тяжело пришлось когда переходили через адские ущелья, где бойцы в слух читали молитвы, и призывали Всевышнего на помощь. Но ничего, никто не дрогнул, не заойкал по бабьи, не шарахнулся, не полетел в пропасть, прошли все и вся, даже лошади эти умнейшие животные вели себя прилично, и людей слушались. Едва забрезжил рассвет, к великой радости отряда, их догнали те десять бойцов, что были оставлены в замке почти на верную смерть.  Как они не заплутали в тех диких горах, осталось загадкой, но их появление укрепило в егерях уверенность, дойдём, прорвёмся! Когда рассвело, вышли наконец на широкую дорогу, быстро смонтировали пушки, и попив воды, двинулись дальше. Прошли какое-то расстояние, и вдруг встали, дорогу пересекала глубокая, и не то чтобы очень широкая расщелина ( толи промоина, то ли высохшее русло ручья) люди и кони пройдут, но пушки нет… Возникло короткое, но тяжёлое замешательство, бросить пушки, означало теперь погибнуть за шаг до спасения, персы уже наверняка обнаружили обман, и несутся в погоню, как же быть-то?
- Чего же стоять и задумываться? – раздался вдруг спокойный, и уверенный голос батальонного запевалы, Гаврилы Сидорова – Стоя города не возьмёшь, у солдата пушка-барыня, а барыне надо помогать, перекатим на руках!
С этими словами, Сидоров и ещё десять егерей среди которых оказались и Уличев с Пал Палычем, быстро спустились вниз, соорудили из ружей нечто, уложив их себе на плечи в виде решетчатого настила, и крикнули с низу.
- Давай братцы, с богом!
Перекрестившись,  артиллеристы стали тянуть пушку на себя стоя на одном краю расщелины, а егеря придерживая «барыню» за ствол, помогали.
- Вон чаво ты мне приснилась-то, мать твою! – хрипел Неждан обливаясь потом, вспоминая последний сон, где лицезрел бывшую помещицу свою, когда над ним, тяжело и со скрипом, угрожающе балансируя, проходила первая пушка. Прошла вроде, ладно. Взяли вторую, увязали, потянули, пошла вроде «барыня», пошла и вдруг колесо соскользнуло, и ударила в голову двух бойцов, Сидорова и его соседа.
- Держи-и-и!!! – истошно заревело два десятка глоток, Неждан с товарищами рыча по звериному рванули чуть в верх руками, упёрлись в землю как глыбы, и стиснув зубы, не дали орудию завалится, артиллеристы уже кто за лямки, кто за хвост станины, но вытянули «барыню». Всё…
Бросились к раненым, один умер сразу, а батальонный запевала был ещё жив, но уже доходил, силы оставляли его, рана на голове у виска оказалась смертельной.  Через минуту, Гаврила Сидоров скончался.
- Хоть и мало у нас времени, но вырыть могилу и похоронить обоих, не медля! – распорядился Корягин, и работа тут же закипела. Неждан осмотрев своё оружие увидел что верный штуцер его, так же погиб в этом деле, механизм замка был напрочь испорчен.
- Эх ты, друг верный! – горько вздохнул егерь, отмыкая кортик. Он аккуратно положил оружие у обочины за камнями, а себе взял ружьё запевалы, оно оказалось целым – Послужи и мне теперь как Гавриле служила! – проговорил Уличев, прикидывая ружьё в руке, ничего, нормальное!  Могила уже была готова, и бойцов после короткой молитвы быстро похоронили.
- Прощайте ребята, исконно русские люди, верные солдаты государя и Отечества нашего, земля вам пухом! – проговорил Карягин, и отряд спешно двинулся дальше. Скоро пришли в Каспет, где наконец смогли раздобыть подводы для раненых. Этот обоз в виде авангарда, Карягин направил прямиком в Мухрат под началом Котляревского. А сам двинулся дальше. Солдаты торопились во всю. Но когда до Мухрата оставалось всего лишь меньше трёх вёрст(!) отряд настигли персы. Юзбаши шедший с арьергардом  сзади, первым заметил врага, и поднял сигнал тревоги.  Егеря, мушкетёры и артиллеристы, мгновенно развернулись в боевой порядок, и приготовились к бою. Как же тяжко и не справедливо по отношению к простой жизни, если приходилось погибать за сто шагов до спасения! Никому из бойцов маленького русского отряда не хотелось умирать вот тут и теперь, никому, но, пришлось….
Местность на которой и произошёл этот последний бой легендарного рейда, оказалось довольно узким, и непригодным для действий больших масс пехоты и конницы, что не позволило персам всем скопом навалиться на горсть храбрецов. Но тем не менее, Аббас-Мирза уязвлённый до нельзя тем, как его одурачили русские, не считаясь с потерями ( впрочем как обычно) бросал в атаки раз за разом массы своих войск, что в такой тесноте только мешали друг-другу, и были отличной мишенью для картечи. На горных тропах кипел жесточайший бой. Егеря хоть и были утомлены длительным и  опасным переходом, стояли насмерть, отбиваясь огнём и переходя в штыки. Уличев, внутри которого всё сильнее и сильнее разгоралась надежда жить, дрался словно разъярённый и раненый медведь, под стать ему бились и другие. Низкорослый но кряжистый солдат Лягушкин, сжав зубы на удивление чётко и ловко работал штыком и прикладом, умело уворачиваясь от вражеских штыков да сабель. И всё же, в какой-то момент боя возник кризис.  Сделав  залп в упор, артиллеристы не успели перезарядить пушки, и нахлынувшие персы сумели-таки их захватить, перебив половину прислуги.  Время жизни пошло на секунды. Карягин со шпагой в руке лично повёл оставшихся в живых бойцов в контратаку, и невиданное в очередной раз случилось! Горсть оборванных и окровавленных людей, с неистовым криком и напором ударив в штыки, переколола тех персов что уже торжествуя победу возились у орудий, а прочие в замешательстве стали отходить. Не теряя времени оставшиеся в живых артиллеристы перезарядили ещё тёплые орудия картечью, егеря в парах прикрывая друг друга вернулись на позицию, и залегли меж камней. Когда персы опять полезли, пушки жахнули разом по толпам опустошая  и выкашивая их, а следом сделав залп, бросились в новую контратаку наши пехотинцы. Всё, персы уже не обращая внимание на приказы, окрики, угрозы и проклятия его высочества, обратились в окончательное бегство.
- Вот те и Фермопилы в русском изложении, твою в гробину мать! – сплюнув кровью из разбитой губы, заметил поручик Белугин, оглядывая валы вражеских трупов перед своими позициями. Не давая персам опомниться, русские подобрав своих раненых, спешно пошли к Мухрату, персы некоторое время шли по пятам, но атаковать более не решались…
Когда наконец-то вошли в Мухрат, узнали от своих что тут тоже была весёлая заваруха. Аббас-Мирза дабы отрезать Карягина от крепости, послал в обход отряд всадников  чтобы те заняли Мухрат раньше русских. Однако крепость уже оказалась занята авангардом Котляревского, который со своей инвалидной командой, огнём отразил попытки врага ворваться внутрь. Персы же, очевидно приняв сие невеликое войско за весь отряд, развернулись прочь, и дали дёру, справедливо полагая что в такой тесноте, им тут негде будет действовать своим численным превосходством. Ровно в полдень измученный русский отряд вошёл за стены Мухрата, где уже можно было отдохнуть, и поесть и попить, и оборону держать до подхода своих.
Вскоре уже стало известно что Цицианов, с отрядом в 2.371 человек вышел навстречу Корягину, и уже 15 июля, отбросил персов от реки Тертара и стал лагерем у селения Мардагишти.  Узнав об этом, отряд Карягина ночью вышел из Мухрата, и двинулся к селению, чтобы уж там, соединится с командующим. Перед входом в Мардагишти, Корягин приказал всем по возможности привести себя в порядок, что и было проделано всеми подчинёнными.
Девяносто измождённых, исхудавших несмотря на отдых бойцов, шли парадной колонной под грохот своих барабанов, ведомые ехавшими на лошадях Корягиным и Котляревским. К тому времени, слухи о непостижимой битве 500 русских против полчищ Аббас-Мирзы, уже облетели все города и веси того края. Цицианов принял героев со всеми почестями: войска его, одетые в парадную форму, выстроились развёрнутым фронтом, и встречали егерей и мушкетёров с артиллеристами криками !Ура!», барабанным боем бившим поход, а знамёна уже прославленных полков Кавказского корпуса, склонились до земли перед такой доблестью.
Отряд Корягина и Котляревского, в течении трёх недель сковывал  20-ти тысячную массу вражеских войск, кои потеряв время, людей и боевой дух, не смогли уже развивать наступление в глубь страны, что спасло Грузию от нового, страшного нашествия. Всем участником рейда были вручены награды как боевые ( кресты, медали и звания) так и денежные поощрения, пришедшиеся как нельзя кстати. Проводнику отряда Аванесу Юзбаши, был пожалован офицерский чин прапорщика, золотая медаль, и 200 рублей серебром в пожизненную пенсию.  Корягин получил золотую шпагу с надписью «За храбрость», Котляревский орден Св. Владимира 4-й степени, прочие оставшиеся в живых офицеры, ордена Св. Анны-3-й степени. Нижние чины все до единого получили кресты, медали и деньги, а Неждан Уличев, за личную храбрость, удостоился заветной для каждого бойца награды, солдатского «георгия» 4-й степени, денежной премии, унтер-офицерского чина, и главное отпуска домой, повидать своих. Радость унтер-офицера нашего была неописуема! Коротко простившись с товарищами, он надел парадную форму, накупил на базаре подарков, и поехал домой, где не был уже почти пять годков…

                *             *                *            *

Долго ли, коротко ли добирался унтер-офицер  Уличев до отчего края, но настал день, когда он доехав на городском извозчике до околицы своего села, остановил экипаж, щедро расплатился с возницей, и пожелав тому всего хорошего, бодро зашагал по дороге, поправив набитый гостинцами ранец.
Вышагивая по улицам села, Неждан видел что ничего за пять лет тут не изменилось, хотя сам он заметно возмужал, несколько подрос и окреп в плечах. Селяне с любопытством таращились на разодетого по всей форме молодца, особенно девки, ишь, глаз не отводят, улыбаются. «не узнал никто, да и не диво, признать меня теперь в омуничке мудрено будет!» весело подумал Неждан вышагивая мимо.  А сердечко-то заколотилось, заиграло приятной волной, нечаянным чем-то, дохнуло знакомым с детства запахом плодов, трав, донеслось мычание коров, блеянье коз и овец, и даже поросята да гуси с курами что по улицам шныряли, вдруг такими родными показались, что прямо хоть бери да целуй их, тьфу!  Ага, а вон тётка Арина, соседка, с вёдрами у колодца стоит, подойти  поздороваться, всё же маленького грушами угощала.
- Здорово была, тётка Арина! – приветливо улыбаясь, проговорил Неждан, по свойски глядя на изумлённо застывшую соседку.
- И тебе служивый не хворать – осторожно ответила тётка Арина, осторожно отставляя свои коромысла с вёдрами на землю.
- Не признала что ли? – по прежнему вежливо переспросил Уличев, и повернул голову чуть боком.
- О-о-ой!  Нежданушка?!  Да ты ли это?! – очумело ахнула соседка всплеснув руками да разинув рот.
- Я тётка Арина, я… Вишь, за пять годков-то изменился значит коли не признала сразу-то, а?
- Да уж известное дело! Глянь-ка ты, и крест у няво, и мядаль, и ну прямо офицер вылитай! – довольно ахнула тётка, любуясь молодцом.
- Унтер пока, не офицер ещё… Мои-то как, живы все?
- Да живы, а чего им будет-то? Дома вон все, праздник же ныне!
- Ну пойду я, бывай! – подался вперёд Неждан, а соседка, бросив ему во след «Ступай с богом!» подхватилась,  и  напрочь позабыв про вёдра с коромыслом, понеслась быстрее самой норовистой козы, чтобы  первой успеть  начать рассказывать бабам о том что случилось.
Неждан вначале ускорил, а затем замедлил шаг по мере того, как подходил к родному дому. А вон и маманя. У плетня стоит, спиной к дороге, да вчерашнее бельё снимает, стирка знать намедни была. Он тихо подошёл шагов на пять.
- Мама! – позвал он, и сердце дико застучало. Та вздрогнула, на секунду замерла, и медленно, словно опасаясь чего-то, повернулась.
- Сыно-о-ок… Родненьки-и-й… - едва вымолвила женщина, и вдруг как бы опомнившись и встряхнувшись, звонко крикнула – Нежда-а-нушка-а-а!!
Мать и сын кинулись друг другу в объятия. Далее грянул такой ералаш, что как говаривал теперь уже снова поручик Белугин «Пожар в благородном семействе». Наскочил папаня с радостным басом, прилетели-припрыгали младшие братики-сестрички, и пошло-поехало! Пока бегали за вином к соседям, покуда стол для дорогого человека накрывали, он уже успел одарить всех гостинцами: сестрёнкам серёжки да бусы очень красивые восточные, отрезы на юбки, папане табаку хорошего, трубку, да картуз обывательский. Маманя получила яркую да цветастую шаль, ( а что, ей сорока ещё нету, и папаша вон преобразился в картузе-то, в зеркало что сын привёз глядится, орёл да и только!) а братьям-сорванцам по кушаку вышитому, перед девками хвалиться, да гребешки чтобы лохмы расчёсывать. Сладостей разных куча в узелке ( это уже тут, в уезде накупил)  да по мелочам там всего-разного. А на последок, достал из внутреннего кармана завёрнутые в тряпицу деньги, да протянул родителям.
- Во, берите!
- А ты-то как же? – недоверчиво прошептала мать, глядя на свёрточек.
- Да я отложил себе, не боитесь, берите! – повторил просьбу Неждан, и отец взяв деньги, осторожно стал разворачивать.
- Довесок папань, к «егорию» моему! – деловито пояснил сын. Отец пересчитав деньги, осторожно спросил его,  за что ему медаль да крест дали?
- Медаль, это папань за Ганжу-город, прошлой зимой на приступ его взяли, я же в письме писал, не дошло что ль?
- И дошло, дошло, дьяк нам его на миру читал, ох и страсти ты там кажешь сын, ажно не вериться! – ахнув заметил отец.
- А крест – сын устало вздохнул – крест за другое дело, но лучше позже расскажу, завтра. Одно только скажу, побывал я папаня в пекле кромешном, в аду самом, и чертей там живьём видал!
Так слово-за слово накрыли стол, назвали родни, друзей-приятелей, и загудели-загуляли, аж на три дня…
Утром, а вернее днём четвёртых суток отпуска, когда Неждан вымылся в бане, побрился и обрядившись во всё чистое, пил дома чай с родителями, с улицы вбежал один из младших братьев, и объявил что там к Неждану, от барыни пришли, и чегой-то хочут.  Все сидящие за столом замерли.
- Хочут? – искренне удивился Неждан – А чего они хочут-то?
- Не сказали! – пожал плечами братишка.
- Ну так спроси, хочут они! – хмыкнув повторил Неждан, прикидывая про себя, чего бы сие могло означать?
Младший сбегал, и вернувшись сказал что барыня, просют его, Неждана, к  ней спехом прийти.
- Просют они? – повторил унтер-офицер, и ненадолго задумался, а затем молча поглядел на родителей, как бы ища совета.
- Сходи сынок, уважь, что уж теперь-то? – посоветовала мать.
- Сходи Неждан, мало ли?  Чего зря дражнить? – намекнул и отец.
- Ну ладно, скажи там что скоро приду! – велел он младшему, и допив чай, стал одеваться. Застегнул мундир, протёр награды, причесался, надел кивер и козырнув отражению в зеркале, бодро зашагал к барыне, соображая на ходу, как себя вести, коли бывшую хозяйку поведёт не туда?
Дошёл быстро, на порожках увидал одного из тех холопов с кем яростно бился тут пять лет назад, и немигающе глядя на него, коротко приказал.
- Доложи барыне, пришёл я!
- Слушаюсь! – тихим голосом сказал холоп, и  быстро юркнул в дом. Вернулся он минуты через три, и растягивая рот в слащавой улыбке, растворил двери.
- Прошу-с, барыня в гостиной вас ожидает.
Неждан ничего ему не ответил, бросил лишь брезгливый взгляд, да прошёл внутрь, а куда идти, он помнил. Барыня, в хорошем домашнем платье с вырезом на груди, ждала его в гостиной, возле недурственно накрытого столика, стоя на ногах, и одной рукой касаясь спинки стула.  Помещица хоть и была годами старше Неждана, но прошедшие годы её почти не изменили, по прежнему свежая и красивая, да. Вот только дышит как-то так, словно волнуется, или переживает чего-то…
- Ну, здравствуй Неждан – дрожащим от волнения голосом поприветствовала его барыня, на что Уличев держа снятый кивер в согнутой в локте левой руке кивнул ей, и ответил.
- И вам доброго дня, Ольга Андреевна!
- Проходи к столу, чего же в дверях-то стоишь? – попыталась  улыбнуться помещица, но вышло опять как-то застенчиво.
- Благодарю! – Неждан не заставил себя уговаривать, подошёл и сел за столик, барыня торопливо опустилась на стул напротив.
- А вы почти не изменились Ольга Андреевна, всё такая же живая и красивая как прежде – неожиданно сказал вдруг Уличев, и сам-себе удивился «Вот это ты егерь загнул!»
- А ты изменился Неждан – любовно глядя на гостя, ответила барыня – глаза стали какими-то другими, седина на висках пробилась, морщины под глазами, возмужал, заматерел.
- Так война она не молодит – выдохнув заметил невесело Уличев, глядя барыне в глаза – не умеет она молодить-то!
- Прости меня Неждан, ради бога прости! – задрожав губами, залепетала вдруг Ольга Андреевна, орошая лицо слезами – За что отправила тебя на войну эту проклятую, вспылила дура чёртова,  а потом год мучилась, места себе не находила, прости меня, прошу…
- Не нужно вам плакать Ольга Андреевна, я уже давно вас простил – улыбнувшись, начал успокаивать он женщину – хотя первый год-полтора пока привык, не скрою, желал вам всего самого нехорошего! А потом, потом просто понял что это доля моя такая, солдатом Отечества стать,  ну кто-то же должен?
- Ты правда больше не проклинаешь меня?
- Правда, не проклинаю…
- А я – торопливо стряхнув слёзы и заметно повеселев от перемены темы, воскликнула барыня – Алёне твоей в тот же год вольную дала, и она в город переехала, и там замуж вышла, и говорят неплохо живёт!
- Отец рассказывал…
- Не изволите ли откушать, господин унтер-офицер? – уже совсем успокоясь, предложила хозяйка дома.
- Изволю, но не погневайтесь, всего не съем и не выпью, только из дома,  но из уважения к вашей персоне, попробую всего понемножку! – сам уже чуть бодрее ответил гость, приступая к трапезе.
- А ты по прежнему такой же весёлый, это приятно! – заметила барыня, работая столовыми приборами.
- Стараюсь не киснуть!
- А за что награды получил, можно полюбопытствовать? – с интересом спросила барыня.
Неждан коротко ответил за что медаль и крест дадены, а на просьбу помещицы рассказать что-нибудь, дипломатично уклонился.
- То что я могу рассказать Ольга Андреевна, не для женских ушей, поверьте. А лить пули вам не хочу, простите уж!
- Да, ненужно коли так, а то будут опять кошмары сниться – чуть потупив взор согласилась барыня, и потянула из бокала вино.
- А вам снились разве?
- Да Неждан, как тебя в пекло это отправила, так они почитай полгода и снились…
- За муж я так понял вы ещё не вышли второй раз? – сменил тему гость.
- Нет, за тюфяков всяких не хочу, а достойных пока нету!..
Неждан ничего не сказал на это, а лишь повёл неопределённо бровями. Они посидели ещё полчаса, а потом  извинившись,  гость стал прощаться.  На пороге уже, барыня тоскливо глядя ему в глаза,  умоляюще прошептала.
- Береги себя, пожалуйста!..
- Буду стараться Ольга Андреевна! – пообещал Уличев надевая кивер.
- Прощай – снова чуть не плача, проговорила барыня.
- Прощайте! – кивнул егерь, и спустившись с порожек, неторопливо пошёл домой, ощущая как в спину ему, глядит теперь уже окончательно ушедшая из его жизни женщина…

                КОНЕЦ   2-й  ГЛАВЫ.           21./02/2019.

                (ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ)
-
-
-
- Примечание: в светском разговоре о смерти Аббас-Мирзы в походе, наши герои невольно ошибаются, в ту пору, в походе умер другой Каджарский принц, и многие ошибочно считали что это был Аббас-Мирза.
-
-
-

-


-





-
-
-
-
-
-