* * *

переросший и жизнь, и другое,
я стою и не чую земли.
эта песня поётся не горлом,
а всем телом.
послушай,
замри...

воркованием перепелиным
эта нежность в меня истекла.
"что в тебе, говорящая глина,
от его оставалось тепла?

ты ли знаешь, стократно воскресший,
как дыхание в лёгких поёт?"
я лишь знаю цветенье черешни,
да пусть светится имя её.

* * *

вот бабушка и маленькая я,
и мир вокруг кружится
насекомо,
гудит, звенит.
цветочная кайма
обшила, как рушник, дорожку к
дому,

где свет от лампы густ и
медовит,
и я плыву в нем, раздувая жабры.
и кто б меня спросил,
что я за вид,
набор геном, смешная
крокозябра,

на языке
держащая весь мир.
впервые называя эту данность,
я ощущаю,
как во мне звенит
огромная слепая
благодарность.

* * *

случился снег.
все лучшее случается
легко и просто, будто на лету.
стоишь в начале снега, и молчание
болит, как воспалённое манту.

что рассказать об этой белой-с-нежности,
какой язык о ней изобрести?
пыльца, мука... вот видишь, я по-прежнему
не знаю, что вписать в её листы.

могу стоять, кружением пронизана -
не точка в окончании строки,
но запятая, перепутав низ и верх,
где снег - лишь продолжение руки.