Совсем недавно, лет каких-то сто назад
Жил-был поэт. Писал легко и ясно
О том, как сладостен порой бывает яд,
Как жизнь горька, а смерть – таки-прекрасна.

В аллее парка в кружевной тени
Читал узоры он своих созвучий,
Распознавал текучие огни
В едва-едва сгущающейся туче.

Он мог легко парить среди стрекоз,
Вплести ручья велеречивость в строчку
И время исчислять по свету звёзд,
Утопших в озерце июльской ночью.

А более всего любил вникать
Во тьму зрачков уже поживших женщин.
Он их как бог любить мог и, как знать,
Мог быть любим богинею, не меньше.

Он затворился в строфах, и никто
Не узнавал его в обычной жизни.
Знакомые всем шляпа и пальто
Кружили по неприбранной отчизне.

Из общих истин он истёк вином
Ковшей весёлых на горчайших тризнах,
И радостно был каждый новый том
Поклонниками, как посмертный, признан.

А век летел, как в пропасть альпинист,
И осознал он с мудростью усталой,
Порвав черновика последний лист,
Что вместе с прошлым и его не стало.