С Тверской по Газетному, нет лучше в Брюсов,
Под арку, сминая гранитный бордюр,
Куда прошмыгнули озябшие музы,
Как я, предвкушая триумф увертюр.

В дубовом подъезде, раскланявшись с кем-то,
Взлетаешь на небо, а в литерный ряд
Улыбка Седовой натянута лентой,
Но машет программкой великий собрат.

И вот колокольчик рассыпался Лями,
Воспел Татарицкий и вышел, как лорд;
Незримо созрев, как огонь под углями,
Возрос из пюпитров звенящий аккорд.    

И Альпы пронзили торжественный воздух,
И люто ударили в стяги снега;
Сомкнул свои рати солдатский апостол,
Как хлеб, преломляя седой Сен-Готард.

Разъяли тромбоны ущельями скалы,
Разлили валторны долин благодать,
И ветер фанфарный, знамёна листая,
Помчался на тризну товарищей звать.

Последней поверки печальные ноты
И гордые в славе аккордом сплелись
И в медь возвратились, но высшее что-то
Впиталось живительно в чуткую жизнь.

Великий собрат улыбнулся устало,
Смиренно ступив в рукоплещущий зал,
А муза акустики рядом витала,
Вплетая овацию в бурный финал.

Из тьмы переулков Тверская манила,
Себя, предлагая на всех языках…
Но вдруг с Воскресения полночь пробило
Невнятно – молитвенным «Славься в веках».