В наших краях много деревень среди лесов прячется. У каждой своя история, предания, сказки. Места-то заповедные, непроходимые. Вот и в деревне моей бабушки, Селантьевке, есть местная быль-страшилка, о Бабке-Ёжкиной избушке.
       Кто и когда её построил, ту избушку в самой непролазной чаще Ершистого леса, никто не знает, говорят только, что лет пятьсот, а, может, и всю тысячу стоит она на том месте, ягодами крупными, грибами белыми заманивает, водой чистой студёной из ручейка возле крыльца усталых путников зазывает. Но если какой мужик-охотник, или баба-грибница с детишками позарятся на лесное добро с отдыхом  в приветливом домике – тут и сказке конец, вернее, начало: двери захлопываются и… всё! Больше людей тех никто не встречает на белом свете – Баба-Яга, крючковата рука, несчастных в печи жарит, а косточки потом в лесу подо мхом прячет-закапывает.
        Так что в наше время местные стараются обходить давно ставшее ветхим сооружение стороной, от греха подальше. До чего ж народ суеверный, а ведь двадцать первый век на дворе!
        Как-то к бабушкиным соседям внук приехал, подросток из города. Модный такой, наушники в ушах, кепка задом наперёд на макушке, телефон мобильный с играми. Его родители вывезли воздухом целебным, лесным подышать, а к чему мальчишке воздух? Ему приключения нужны, тем более зарядка у телефона почти на нуле. Разузнал Максимка об избушке сказочной и прямиком в полдень потопал к Ершистому лесу.    
         Продрался сквозь ёлки к полянке заветной. Как и говорили: ягоды крупные, грибы большущие белые, вода прозрачная, вкусная, перед глазами - домишко покосившийся.
         Пнул Максимка дверь скрипучую, зашёл из пекла в прохладу бревенчатую, осмотрелся по сторонам. Стены  паутиной затянуты, занавески на окнах обветшалые, метла в углу стоит с редкими прутьями, дверцы печные на одной петле висят… Смахнул он пыль старинную со скамьи, чихнув раз пять, присел. Сидит, чипсы жуёт из пакетика блестящего, крошки на пол сыплет.
        Слышит, шуршит кто-то под полом, рядом совсем. Отскочил Максимка к стене, затаился, ждёт. Выбежала из-под стены мышка серая, в ботинках, с крошкой чипсовой в зубах, за ней вторая, в шапочке, с набитыми щеками, следом третья, в фартучке, полном вкусным крошевом. Встали диковинные зверьки в ряд, поклонились мальчишке и запищали: «Спасибо, мил человек, за угощение! Если что, зови на помощь!» «Мил человек» от неожиданности пакетик с остатками обеда выронил, за телефоном в карман полез, чтобы было что друзьям показать в городе. Щёлкнул пару раз.
         А тут солнце за тучку зашло или наоборот, тучка за солнце зацепилась. В общем, стало в избушке темно и страшно. Упала метла, задев полуоткрытую дверь. Та с шумом захлопнулась на засов. В окошках захлопали крылья. В глубине печи загорелся огонь, и в его свете Максимка увидел настоящих шипящих гусей-лебедей. Рядом, с настенной полки, сверкнули кошачьи глаза. На столе сама собой растелилась скатерть с мисками, чашками,  самоваром, а откуда-то из ниоткуда появилась горбатая старуха в лоскутной накидке…
        Мобильник  в трясущихся руках, вспыхнув прощальной вспышкой, заставил зажмуриться всех потусторонних и реальных персонажей в маленькой комнате и разрядился окончательно. Мальчик боком-боком поспешил к выходу, мысленно пообещав родителям впредь просто дышать свежим воздухом. Но не тут-то было…
        Проморгавшись, хозяева вновь зашипели, забили крыльями, замяукали и заговорили. «Куда ты, паренёк собрался? - услыхал искатель приключений на свою голову скрипучий голос старухи. – Садись за стол, поешь-попей, на печи отдохни!» - «С-с-спасибо, не хочу!» - прошептал Максимка, царапая ногтями прочный засов. Худосочная метла толкнула его в бок, мол: «Отойди!» Мальчик бросился к ближайшему окошку. «Ш-ш-штой!» - изогнул гибкую шею гусь-лебедь. «Не хочешь по-хорошему, - скрипнула Бабка-Ёжка (в том, что это она и есть, не осталось сомнений), - будет по-плохому: лезь в печь сам!» Когтистая костяная рука защёлкнулась на вороте футболки, ноги в кроссовках заскользили к раскалённой пасти  древней духовки. Огромные пауки, раскачиваясь на висящей паутине, мохнатыми лапками толкали в спину. «А-а-а! – заорал Максимка, окончательно поверивший во все существующие на земле сказки. – Помогите!» В отсвете огня заметались тени…
          Чьи-то коготки освободили от костяного захвата, захлопнули печные закопчённые дверцы, подняв в воздух целый рой искр. Обугленная паутина стала падать на грязный пол вместе с дрожащими от страха пауками. Зазвенели разбитые стёкла от бежавших в панике птиц, погасли кошачьи фонарики, Бабка-Ёжка исчезла, бросив на произвол любимую метлу. Просто исчезла, словно растворилась в сумерках. Выглянуло из-за тучки солнышко и осветило погасший пустой очаг. На столе, среди разбитых чашек и тарелок, танцевали мыши. «Ты ещё здесь?» - мило улыбаясь, хором спросили они чумазого гостя, набивая щёки, шапочку и фартук сушками.
          Максимка бежал быстро, насколько мог, не останавливаясь, до самой деревни.  Там спешно собрал сумки и укатил в город, в родные бетонные джунгли, без всяких дурацких сказок. Телефон остался в деревне, всё равно никаких мышей в одежках, гусей-лебедей и Бабок-Ёжек на кадрах не осталось – одна паутина чёрная.
           На днях приехал я навестить родную бабушку Глашу, в Селантьевку. Бабуля мне эту историю про Максимку и поведала. Сидим с ней в горнице, чай травяной  попиваем, сахарком закусываем. Самовар пыхтит, парок над чашками душистый поднимается. Дослушал я очередную новую «страшилку» и начал всё по-научному своей бабуле объяснять, недаром же в институте профессором числюсь, историю Руси студентам преподаю. «Нет, - говорю, - чудес на свете! Наш Ершистый лес на изломе геологическом растёт.  Ягоды-грибы большие возле избушки? Скорее всего, такими выросли из-за повышенной радиоактивности. Вода прозрачная и вкусная – фильтрация многослойная, слоев десять, не меньше, глины и песка в почве. Дверь… сама захлопнулась, ветер поднялся неожиданно, сама же говоришь, что солнце спряталось, видать, дождь намечался, зона-то аномальная». - «А как же зверюшки, Бабка-Ёжка, наконец? – возмутилась Глафира Семёновна. – Мальчишка её точь-в-точь описал, как в нашей были передают, с начала зарождения деревни!» - «Эх, Семёновна! Ягоды Максимка ваш ел? Ел, а какие ягоды он ел, городской, необученный? То-то же! Мог и галлюциногенные, ландышевые, попробовать. Вот и привиделось: занавески белые за гусей-лебедей принял, шапку старую – за кошку, светлячков – за глаза кошачьи. Огонь в печке? Труба старая, развалившаяся, солнце сквозь неё светит – чем не огонь? Мыши говорящие – фантазия хорошая, мультфильмов насмотрелся, если бы учебники по биологии читал, просто бы мышей-полёвок увидел. Старуха горбатая с костяной рукой разговаривала? Стрессовый эффект на темноту: учительницу вспомнил, нелюбимую. А пауки огромные… сама знаешь: у страха глаза велики!» - «А на фотографиях-то паутина осталась!» - возразила бабуля. «Осталась. Зарядки же почти не было,  вышел обычный цифровой дефект! Говорю же: это - научные факты!»
           Бабушка моя замолчала, губки поджала, отставила чашку с недопитым чаем, обиделась, наверное. «Пойду корову доить», - говорит. Вышла из-за стола, дверь захлопнула. Я тоже чашку на блюдце поставил. Хрустнул печенькой домашней и вдруг слышу: «А ты сам-то, мил человек, в энти факты научные веришь?» Гляжу на дверь – бабуля не возвращалась. «Кто это говорит?» - спрашиваю, из вежливости, наверное. «Я энто говорю, Кошь Ёжкина. Я тута у твоей баушки Муркой подрабатываю». Скосил я глаза в сторону загадочного голоса – точно: сидит на подоконнике кошка пятнистая, смотрит на меня изумрудными глазищами, а мордочка усатая у неё шевелится, и язычок розовый в такт словам дёргается. Выгнула Кошь спинку, спрыгнула на пол и на задних лапках потопала по тканому половичку к столу. Я дар речи потерял! Вскочил со стула, затылок чешу: научное объяснение ищу. А кошка взяла лапкой бабушкино печево, лизнула из блюдечка чай, вздохнула. «Мы так поди ужо тащу лет работаем… Токмо людей мало стало приходить к избушке… А бывало валом валили, и достаток хороший был… А что, служба налаженная: начальником Кощей, Бессмертный который, числился. Правда, потым какой-то Иван, Царевич иль Дурак, не помню, яйцо Кощейное нашёл… и всё – развалилось дело. А там и прогресс подкралси – люди из деревень в город убегать стали, да и конкуренты завелись, мыши энти пронырливые, за крошки глаза готовы выцарапать и шкуру живьём снять!» Мурка поправила бант на шее и, словно отвечая на немой вопрос, застывший на моей физиономии, добавила: «Людей? Не-а, не ели. Перселяли чрез портал печной на другу планету, Былинную, ну, типа вашего заповедника…» Положила пёстренькая печеньку недоеденную и опять по-цирковому к двери подалась. Я наконец руку от затылка оторвал, за мобильником потянулся: запечатлеть чудо-чудное, главное, чтоб доказательства какие-никакие оставить, а Кошь остановилась и муркнула: «Засвентится, не старайся! Зря что ль волшебство щуществует?» Потом потянула за ручку и вышла в прихожую. Звякнула ложечка в чашечке. А я так остался стоять с открытым ртом…
         Целую летнюю звёздную ночку лежал я на мягкой бабушкиной перине, ворочался, думу думал. На следующее утро, на заре, решил в экспедицию научную отправиться. Сложил в рюкзак приборы надежные:  счётчик Гейгера, тесламетр, фотоаппарат, диктофон, видеокамеру с режимом ночного видения, фонарик, батарейки новые, спички, верёвки сверху моток примотал, ножик охотничий  в голенище сапога заткнул и… хлебных крошек в карман насыпал… на всякий случай.