Тогда, в середине шестидесятых, нам это и в голову не приходило (потому что никак не сочеталось с "господствующей идеологией"). Но теперь, оглядываясь на события в свете нынешних, вволю раскрепощённых убеждений, я с уверенностью утверждаю,что наша гольяновская новостройка была-таки немножко отхожим местом немножко паранормальных явлений. Несмотря на все усилия местного ЖЭКа, местного отделения милиции, а также местных партии и правительства объяснить всё происходившее безобразными выходками самих жильцов.

Гольяново тогда ещё не дотянулось до окружной, а рассыпàлось щепотками новостроек по взъерошенным пустырям, где доисторических размеров лужи казались недосягаемыми для новостроечной бойни клочками вселенной.

Вид, открывавшийся с седьмого этажа нашей девятиэтажной слободы щедро свидетельствовал изречению " из песни слов не выкинешь", потому что страна родная (тогда ещё и в этом месте...) действительно была широка.

Пустыри распластанно лежали до самого горизонта, на котором далёким ёршиком, как стрижка первоклассника, темнел лес. Где-то на пол-пути, растянувшись в форме буквы "П", уныло серели какие-то барако-подобные сооружения.

- « Как романтично! »- восторгалась, свесившись с подоконника мамина подруга Галя, помогавшая при переезде,- « Oстатки какой-то деревеньки...Город наступает, жизнь идёт.. А ещё совсем недавно, -(Галя говорила голосом дикторши, вбивающим энтузиазм в души населения звенящими гвоздями),- ... здесь бродили коровки, кудахтали куры, дымились печные трубы... И ещё дымятся чьи-то судьбы, и доходят до нас ароматы далёкого прошлого... »

Галя была восторженная натура, и конечно не догадывалась, как точно её поэтическое отступление ко двору пришлось. Прошлое, действительно, ещё дымилось, но вовсе не так далеко, как Гале привиделось с седьмого этажа. Барако-образные сооружения оказались свинарниками, которыe, в связи с мощным наступлением новостроек на быстро забываемую деревеньку Гольяново, уже начали разбирать на доски и вывозить куда-то, где всё нажитое их обитателями могло продолжать спокойно дымиться.

До окончательного вывоза последнего питомца и разборки сараев, всё это вполне историческое прошлое очень активно дымилось на месте. B доме с треском и ругательствами на всех этажах захлопывались окна, как только, согласно направлению предсказанномy с утра синоптиками, со стороны сараев долетал до нашей девятиэтажки самый слабый, заблудший ветерок...

Очень скоро, однако, заблудшие ветерки, забыв откуда дули, уже не находили дороги в дебрях воинствующих новостроек. Окрестный пейзаж менялся быстрее внутриквартирной эволюции населения.

Мы  въехали в новый дом на том радостном "легке", на котором разъезжало в то время большинство "молодых семей". Как то: матрас для родителей (тахту купили позже), моя детская кроватка с деревянной решёткой, кухонный стол, две (тогда ещё, потом их стало три) табуретки и эмалированный таз.

Незамедлительно вслед за нами, в квартиру въехал "гэдээровский шкаф", "гэдээровский палас" и "гэдээровский стол", к которому тётя Катя подарила два негэдээровских стула, с обивкой. Стулья я не любила, именно потому, что они гэдээровским происхождением похвастаться не могли, а были из какого-то буржуазно-чуждого нам гарнитура, хоть и не с витыми ножками.

В то славно простое время, незаменимым показателем хорошего тона, хорошего вкуса, (хорошего стула, наконец!) было всё "гэдээровское". Наша семья переплюнула все местные стандарты, поскольку, кроме мебели и других предметов быта, имела в дружeских закромах одного настоящего гэдээровца (он скоро будет в тексте!)

Вдоль стен в моей комнате, вповалку, располагались любимые игрушки -моющийся пупс Димка, куклы Светка-Большая, и Светка-Маленькая, плюшевый медвежёнок с оригинальным именем "Мишка" и заводная (гэдээровская!) зебра, по кличке Зяба. Было негусто, но тепло.

В "большой комнате" родителей, вдоль стен, так же вповалку, начали располагаться книги и постепенно расти, до самого потолка, стеллажи из застеклённых и полированных (гэдээровских!) полок.

А снаружи! Что делалось снаружи! Во-первых, в одно грустно-серое утро обнаружилось, что последний из могикан в форме буквы "П" покинул так уютно засиженное место, и что торчащий ёжиком в дальней дымке лес (за окружной) прекрасно виден прямо из окна. Видение это тоже длилось недолго.

Буквально за какой-то год, расстояние между нами и ещё виднеющимся лесом было полностью заштриховано рядом двенадцатиэтажек, первая из которых встала столбом перед нашими окнами, на расстоянии негромкого окрика.

Вдоль этой колонны, справа и слева, как бы нарезая ломтиками пятиэтажки, несимметрично залегли змеевидные девятиэтажки- "змеющиеся" (как говорил по-русски настоящий гэдээровец, "дядя" Петер (вот он!), мамин соученик, женившейся на одной из маминых подруг, ноги которой он с любовью называл "заблеобразными".

"-Фаш район, -говорил дядя Петер, любуясь видом из окна,- Фесь ф таких cмеющихся cданиях ! Oни заблеобразны как Фалечкины ноги.."

Всем было весело, все пили вино красного цвета и лимонад "Буратино", цвета советского шампанского. На новеньком паласе стоял гробоподобный магнитофон-катушечник, из которого уносилась к лесу за окружной шалая мечта :" Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом..."

Скоро лес окончательно исчез из поля зрения обитателей и превратился в легенду. До самой окружной понатыркались новостройки. Были учреждены два места народного паломничества со всех окрестностей : магазин "Океан", напоминающий населению о существовании морепродуктов где-то в этом огромном, сумбурном мире, и магазин "Ганг", торгующий индийскими изделиями и вечным стремлением человечества иметь в своём интерьере отголоски чьих-то путешествий.

Исчезли последние пустыри и истлевшие деревеньки. Засеменили по серым улицам тяжело отдувающиеся автобусы.

С седьмого этажа нашей затерявшейся в однообразии девятиэтажки, мир раскинулся весь в пролежнях цивилизации.

Чтобы хоть как-то оттенить шлакоблочное окружение и приблизить природу к быту трудового населения, счастливые жители отдельных квартир с воодушевлением ринулись на субботники, по благоустройству дворов.

Весёлые грузовики разгружали сваленные в кучу, с перемешанными корнями, изящные как девушки до замужества берёзки, рябинки и безымянные кустарники, которые бурлящие энтузиазмом жильцы, вдохновенно пихали в ямки и ямы, выкопанные, на глаз, где ни попадя.

Ответственный за мероприятие работник ЖЭКА, Вениамин Гаврилыч, плохо (как выяснилось) знакомый с фразеологией, но любящий обильно пересыпать любую из своих речей пословицами, поговорками и вообще "оборотами" речи, смысл которых до него не то чтобы не дошёл, но как-то частично растерялся по дороге, - бегал от одной ямы к другой, громко и радостно крича:"Давай, ребята! Насодим от души! На воре и шапка горит!"

Жена Вениамина Гаврилыча тоже шмыгала между гражданами, прыгала через ямки и очень громко кричала:

- Мужчина! Вы, вы, с бретелями! Криво, криво, дéржите! Левей, левей! На себя, на себя тяните!А вы, женщина, крупней, крупней забрасывайте! Больше, больше в лопату набирайте! Рыхлей, рыхлей копайте, мужчина который в клетчатом! Шире, шире клумбу-то обходите! Детей заберите, чтоб не лезли на вскопанное! Чьи дети, заберите детей!

Вениамин Гаврилыч добродушно увещевaл супругу:

- Не нервничай так, Катюша, что ж ты орёшь, как маков цвет...Всё посодим, всё посодим.. А детей, действительно заберите, как говорится, от греха и зверь бежит... Давайте, как говорится, всем миром - по нитке, и выйдет мёртвому рубашка. Копайте, копайте, товарищи!Как говорится, назвался, дескать, груздём, полезай, значит, с бабой, на телегу...

От этого субботника у меня сохранилась замечательная чёрно-белая фотография: я стою у трансформаторной будки, нахмурившись, с дурацкими бантиками в крапинку на голове, ноги в форме буквы "хе", в стоптанных сандалиях. Хмурилась я лет до десяти, на всех фотографиях, но вот кто придумал трансформаторную будку ?.. Хотя, конечно, бывает значительно хуже. У моего мужа, например, имеется фотография, где он, в четырёхлетнем возрасте, гордо улыбается в объектив, между собственной мамой и родной тёткой, на фоне сооружения в стиле модерн, которое ни много ни мало, а очистительный комбинат местной канализации, хорошо известный и мгновенно опознаваемый населением, под названием "насос дерьма" (в дословном переводе). Почему, во всём городишке, не нашлось лучшего места для семейной фотографии с ребёнком, никто уже давно вспомнить не может.

Вот после этого вдохновенного субботника, в доме 11 корпус 1 и начались, вповалку, как в жизни, траги-комические дела, и уже не кончались.

Сначала, с девятого этажа выпал человек. Мужчина.Он крюк снаружи к оконной раме прикручивал. И правильно делал, потому что у всех же были такие крюки, на которые вешали сумки-авоськи, с продуктами, пельменями, например. Моя мама даже масло зимой вывешивала. Хоть я теперь и не помню, почему : ведь не то чтобы, места не хватало в холодильнике... А я вывешивала треугольный пакет с прорезанной круглой дырочкой, в который сыпали крошки и крупу для птиц. К нам синицы прилетали, так они не только из пакета ели, но и масло проклёвывали в авоське и устраивали пир. А по ночам, в пакете спал какой-то воробей. Уж не знаю, один и тот же, или они по очереди там ночевали...

Так вот, этот мужчина прикручивал крюк и упал, с девятого этажа! Но и это - не предел. Потому что он не просто упал. Он упал на другого мужчину, который под этим этажом копался в клумбе. Cначала даже думали, что это он не упал, а нарочно на того прыгнул, который в клумбе копался, ну, может, ему не нравилось, что тот копается у него под окнами, или может, он хотел его напугать. Или он хотел посмотреть, чего тот там копается и всё-таки упал. Или, может, хотел тому отомстить за что-то из прошлой жизни. Но следствие потом показало, что они незнакомы.

Так вот, этот мужчина упал на того мужчину, но самое ужасное, что второй пострадал больше первого, а первому - вообще, как выразился Вениамин Гаврилыч - "как с гуся - компот". У того, кто на клумбе, хоть какие-то там переломы были и больничные листы и вообще он, как сказал Вениамин Гаврилыч "отделался чудом". А тот, кто упал - ни сном, ни ухом не повёл (сказал Вениамин Гаврилыч).

Но милиция, конечно, приезжала и всех расспрашивали. Даже какой-то родственнице упавшего звонили в Ессентуки. Все окрестные бабульки прямо сменили место жительства и ночевали на лавочках у того подъезда, чтоб пропускать все новости через свои плотные ряды. Но как-то всё обошлось и успокоилось.

И только всё обошлось и успокоилось - как, бряк!-в другом уже подъезде, на лавки которого в одночасье переместились все бабульки, с пятого этажа, опять выпал мужчина!

Но этому уже не повезло...И упал он, потому что глупо курил на подоконнике, спорил с женой и размахивал руками.Очень подавлено все себя чувствовали в доме. А милиция опять приезжала, опять тех же бабулек расспрашивала, и ещё тех двух, первых проверили, на всякий случай, не заодно ли они все.

Но опять всё обошлось, и все успокоились. И уже наступала мягкими шагами в домашних тапочках золотая осень. И на новёхоньких клумбах, между тоненькими деревцами, ещё что-то цвело. И горячая вода ещё шла бесперебойно. И все гадали, заработает ли отопление сразу по наступлении холодов, или ещё придётся его долго отлаживать.

И тут - бац! Из самого последнего подъезда, где до тех пор всё было тихо и спокойно, опять выпал, и опять мужчина! Но этот прыгал сам и с восьмого. Жизнь у него не задалась, он и прыгнул. Он был хороший человек: он всё обдумал и оставил записку, чтоб тех, предыдущих всех, не беспокоили. И чтоб, в крайнем случае, не верили бабкам у подъезда, если они вспомнят чего-нибудь, чего не было.

Говорят, когда звонили в милицию и называли адрес, куда приезжать, то дежурный и все кто там с ним были рядом, звонящих сильно обложили, и даже пригрозили всеобщей посадкой, за "дурацкие шуточки" и "ложный вызов", дескать, из окон этого дома регулярно все сигают, в неделю раз...

Но потом всё-таки приехали. Расследовали всё, и всех вызывали. Ранее сиганувших вызывали, всех бабулек, просто неизвестных жителей. Пытались угадать, кто следующий.

В рядах бабулек зрело-назревало какое-то смятение. Участились сходки у подъездов.Что-то обсуждалось горячо и шёпотом, с оглядками на всех мимо проходящих и даже на просто открывающих окна над бабульками.

В ЖЭКе, супруга ВениаминГаврилыча устроила истерику и громко кричала на бровастый портрет над головой сидящего на жёстком (негэдээровском) стуле мужа:

- Они нас, подлые, под статью подведут! Есть такая статья! А ты отвечать будешь! Я этого безобразия не допущу!Днём и ночью дежурить буду, никто ни в один подъезд не войдёт! Не дам! Лучше лектора пригласи!Пусть научно объясняет, пока они дом не спалили лампадами этими!

Поскольку бурная реакция супруги председателя домкомитета призывала в свидетели всех желающих, очень скоро стало известно, что негласный комитет приподъездных бабулек твёрдо верил в светлое будущее нашего дома, лишь при вмешательстве священника, которoму предстояло, втихаря, что-то такое из подъездов изгнать, и что-то освятить.

Покамест, прибабульский оргкомитет собирался на квартире у одной из них, самой несознательной, жёг свечки и лампадки и молился в угол, откуда родственники отчаянной бабульки, под нажимом супруги ВениаминГаврилыча, в спешном порядке убрали какую-то икону.

На этом утечка информации резко прекратилась, и оказалось совершенно невозможным, даже для компетентных органов, выяснить, откуда и когда бабульки собирались вызывать священнослужителя. Супруга ВениаминГаврилыча бегала-таки в милицию, оставляла какие-то заявления, но не смогла добиться, чтобы блюстители закона снова приехали по знакомому адресу, без более ощутимой причины.

- Ещё кто навернётся - вызывайте, -сказали супруге ВениаминГаврилыча.

Несмотря на отпор, супруга рук не опустила, а наоборот, распустила ещё шире, и лично бегала по подъездам, чуть не круглосуточно, проверяя наличие бабулек на лавочках и в квартирах, подсчитывая и прикидывая, куда могли подеваться те, которых не видно, не побёгли бы за святым отцом...

Придирчиво осматривались также все незнакомцы, посещавшие двор, поскольку, как ёмко выразился ВениаминГаврилыч, "мы вам не лыком крыты, нас на мякине не объедешь": всем известно, святые отцы, они и в штатском могут в подъезд просочиться и всё там освятить и забрызгать. Так что, бдительность и зоркий глаз. Как опять выразился ВениаминГаврилыч: "Мы будем держать ухо шустро на пульсе всех событий".

И тут произошёл случай совсем невероятный: в нашем зауряднейшем дворе, в каких-то нескольких километрах от окружной, у кого-то, можно сказать, на куличиках- появился негр! Прямо "вопиющий негр", как потом описывала его супруга ВениаминГаврилыча. И этот негр что-то искал - в нашем, советском дворе, в двух шагах от окружной! Между прочим, тревогу подняли именно бабульки, так что в нечистоте помыслов их не заподозрили.

Одна из бабулек бросилась за супругой ВениаминГаврилыча, но пока ту нашли да привели, негр уже и сам ушёл. Но бабулька с супругой всё-равно все подъезды обошли и обнюхали: не пахнет ли палёным, и вообще...

И супруга всё равно покричала под бровастым портретом в кабинете, но супруг её приструнил, чем-то таким, успокаивающим.

- Курица - не птица, Африка - не заграница!-утверждал ВениаминГаврилыч. А супруга всё равно позвонила в милицию и "сообщила, кому следует", но там особого внимания не обратили.

Но лектора всё-таки пригласили, при участии какого-то месткома с культпросветом. В трёхкомнатную квартиру на первом этаже пятого подъезда, где располагался ЖЭК, согнали всех бабулек, даже тех, кто зачем-то толкался у мебельного комиссионного напротив, и прочли им обширную лекцию о вреде курения, достижениях кубинской медицины и неурожае хлопка в Узбекистане.

Видимо, что-то из всего этого всё-таки подействовало, потому что всё вокруг стало ровнее, тише и спокойнее. Только в третьем подъезде кто-то процарапал ядовито зелёную краску на стене у лифта, нарисовал рожу с небритостью, орденомн вместо левого глаза, клочками обвисших волос и обмякших ушей, и подписал: "Гаврилыч - старый хрен". Слово "хрен", в первый же день было закорябано и поверх него прокорябано другое слово, покороче, которое тоже было срочно закорябано, но регулярно возвращалось на ещё свободное место рядом, справа-слева-сверху, где закорябливалось вновь...

В результате такого сопротивления, на стене у лифта ширилoсь безобразное известковое пятно, под рожей с орденом, на которую, почему-то, никто не покушался.

Гаврилыч обвинял Витьку из нашего подъезда, который будто-бы ходил во второй подъезд к приятелю на перекуры и перепивы, и нарочно испоганил не свою лестничную клетку, чтоб на него не подумали. Витька не отказывался и не признавался, но ухмылялся и ходил героем.

Может, бабулькам и удалось, под покровом ночи и слабом освещении, провести в какой подъезд какого святого отца, переодетого, может, водопроводчиком (у одного такого, с бородой и саквояжиком, Гаврилыч лично спрашивал документы, но тот оказался детским врачом из спецдиспансера, а может, это была конспирация...), но только валиться из окон перестали.

Зато паранормальные явления продолжались, внутри.

В нашей квартире, например, новёхонький жёлто-коричневый линолеум, в первые же месяцы вздыбился и пошёл волнами. Мама загрустила. Отец, напротив, никакого значения этой неприятности не придал, заявив, что скоро де, будут у нас ковры и паласы и придавим его, халтурщика, где только можно. А пока, де, будем ходить и даже бегать по волнам. А потом, де,  он сам, отец, перестелит всё паркетом.

(Забегая вперёд, не скрою, что за двадцать четыре года моего проживания в этой квартире, ничего вышеупомянутого не случилось. То есть, когда мне было лет одиннадцать, отец, действительно привoлок от приятеля один но большой мешок, со сваленным в кучу старым паркетом. Мешок этот пролежал у нас за дверью, до моего двадцатилетия и покупки родителями дома в деревне Ступинка, где паркет торжественно спалили в только что отбеленной печи...).

Но вздыбившимся линолеумом дело не ограничилось. С первых же дней нашего вселения, обнаружилось, что все без исключения двери, кроме кухонной, невероятно туго сидят на своих петлях, и закрывать или открывать их представляется возможным, исключительно, упираясь изо всех сил ногами в волнообразный линолеум.

Отец заявил, что и это - ерунда и смазал петли растительным маслом. Как это у него получилось, никому так выяснить и не удалось, но после этой смазки, ни одна из дверей (кроме кухонной) открытой больше оставаться не могла: они все тихо но верно закрывались сами. Как аттракцион: самозакрывающиеся двери.Открыл, придержал в таком положении, отпустил - она спокойно, но непоколебимо -прямо к косяку, как намагниченная.

Двери сняли и насухо протёрли от масла петли.Повесили на место и повисели на них сами,  чтоб потуже вошло, пока не хрястнут косяки. Косяки угрожающе похрустели, но двери продолжали самозабвенно самозакрываться, уже навсегда. Комиссия из ЖЭКа синхронно пожимала плечами и откатывала нижнюю губу. Выяснилось, что двери самозакрываются только в нашей квартире. За спиной у ВениаминГаврилыча, вызванная в свидетели соседка тётя Христя тихонько перекрестилась. Глядя на тётю Христю, мама побледнела. ВениаминГаврилыч показал пример бодрости духа, громко заявив, что "квартира наша, видимо, с накреном". Как и всё семейство, добавил отец. Вот этого я не говорил, уклончиво заметил ВениаминГаврилыч.

Тыкаться носом в постоянно закрытые двери оказалось неприятно. Но отец и тут нашёл проблеме единственное верное решение:подпирать их снизу бутылочными пробками, закрепляя в волнообразном линолеуме. Иногда кто-нибудь нечаянно задев дверь, валил пробку и дверь тут же начинала медленно но верно закрываться перед вашим носом или толкать вас в спину, а пробка, паразитским манером закатывалась в самое укромное место, чтоб нужно было за ней лезть непременно распластавшись на волнообразном линолеуме и обивая голову о края шкафа или тахты...

Но и это -ещё не всё. Согласно законам эволюции в квартирах, мы стали зарастать скарбом, сначала в темпе вальса, и очень скоро - гопака.

В "большой комнате", как у нас в семье называлась "гостиная" ("маленькая комната" была моя), вместо неодетой весёленькой лампочки, гордо повисла гэдээровская люстра, "с шестью плафонами". Чтобы её включать, приходилось дёргать за бечёвочку, свисавшую откуда-то из под потолка. Дёрнешь один раз -зажигаются три "плафона", ещё раз- остальные три. Одно неудобство: бечёвочка постоянно где-то моталась, как участковый врач Музалёва, и чтобы её ухватить, нужно было долго шарить по стене руками. Инженерный ум отца легко устранил и это недоразумение, намертво привязав к бечёвке мою красную пластмассовую пирамидку, которую легко и мгновенно нащупывал каждый желающий включить свет, и которая весело долбала по стене и по лбу вовремя неувернувшемуся, когда её отпускали с миром.

В мою "маленькую" комнату тоже купили обновку - над тахтой привесили маленькую гэдээровскую лампочку-бра, для чтения и других удобств. И только её привесили и укрепили, как прямо на следующее утро обнаружилась течь в стене, у самой батареи!

Мама испугалась и бросилась в ЖЭК, где ей не глядя сказали, что стену ломать придётся, но мастера пришлют. Но не раньше завтра. И вечера. И если не будет других срочных вызовов. Мама занастаивала и запаниковала и ей удалось своей паникой "их" тоже заразить. Обещали мастера сегодня. Но не раньше вечера. После других срочных вызовов.

А дело было зимой и "вечер" начинался в ЖЭКе часа в четыре. И мама осталась дома и всё ждала. А как стало темнеть, зажгла новенькую лампу, чтоб пятно на месте течи лучше просматривалось. Tут-то и обнаружилось, что пятна больше нет! Cтену прощупали - сухо. И прямо задрожали, представив себе, что будет, когда придут из ЖЭКа мастера...Поскорее выключили лампочку и хотели бежать, отменя...Ррраз! А пятно опять на месте! Стену пощупали - сухо. Включили лампу - нет пятна.Выключили - вот оно, пятно! Только тогда и сообразили, что бра-светильник дружественного нам производства отбрасывает на стену тень, вот в этом самом месте...

Мама набралась храбрости и побежала отменять вызов (телефонов в доме тогда ещё и не было, а когда они появились, прозвониться в ЖЭК всё одно было невозможно). Мама очень боялась, что с ней грубо обойдутся. Но ей повезло: мастера только что вернулись с одного срочного вызова, куда их отправили вместе с электриками. Там, в одной квартире, целая куча родственников, справлявших день рождения одного ребёнка, пришла в полную панику, обнаружив страшные звуки, треск и вой, и целые салюты разных цветов из под местной софы. Куча справляющих родственников решила, что где-то под софой произошло неслыханное замыкание, и на всякий случай, вместе с мастерами и электриками, туда ещё вызвали пожарных и эвакуировали из квартиры всех, включая именинника.А зря. Потому что под софой оказалась как раз застрявшая там гэдээровская пожарная машинка на батарейках, у которой вертелась и кричала мигалка на макушке. И если бы у ребёнка вовремя спросили, он бы сам так всё и рассказал, но его не послушали, а очень ругались.

По сравнению с их срочным вызовом, отмена нашего срочного вызова пришлась очень даже кстати. Maму даже поблагодарили, и мастера с электриками отправились поправлять нервы и здоровье, после рабочего дня.

Ну, потом в доме была, как водится целая серия стуков в стену, криков в ночи и прочих радостей совместной жизни, но это всё устраивалось самими жильцами, согласно их творческим интересам.

Один, например, дядя постоянно швырял из окна табуреткой, как понервничает. А его жена потом за этой табуреткой бегала, один раз, даже до автобусной остановки, напротив. Но табуретка не ломалась, потому что бросали невыскоко -  с четвёртого. Bсё-таки, табуретки тогда были вечные, сделанные на страх и совесть в ГДР!

А в одну девочку её мама бросила креслом. Oна маму "довела", та и бросила. Но не попала. Хоть шум и был.

А у другой девочки мама, когда её довели, взяла и пошвыряла в окно восемь чугунков из подарочного набора. Они были как матрёшки, один в другом. И все тоже угодили на автобусную остановку, напротив. Оттуда, сначала люди разбегались, а потом опять сбегались, посмотреть, что будет дальше. Но никого не задело.

И никто, пока, больше не вываливался. Пошли будни: сплошные свадьбы и похороны. Было весело и грустно, то одновременно, то вперемежку.

Умер любимый сосед по лестничной клетке, дядя Ваня, глотнув по ошибке стопочку отравы для тараканов, из бывшей коньячной бутылки, куда его бедная жена, тётя Христя, так неосмотрительно залила эту дрянь.

Красавица Ритка из шестого подъезда, сразу по достижении совершеннолетия, вышла замуж, и уже через какой-то год безвозвратно превратилась в неряшливую и бесформенную советскую женщину средних лет.

Наш подъездный Витька тоже женился, обзавёлся двумя дочерьми и большой собакой, остепенился, на стенах больше не писал - сдал вахту молодёжи.

Дети подрастали. Совсем недавний грудничок - соседка Лариска доросла уже до старшей группы в детском саду и лихо всем завирала, что "ходит в школу". На вежливые вопросы понятливого окружения:"Ну и какие же у вас там уроки?",- Лариска откровенно отвечала: "Какие уроки? Никаких уроков у нас нет. У нас только - заказы, отгулы..." Чувствовалось родительское внимание ну и, конечно же, среда (мама у Лариски работала заведующей крупным продуктовым магазином).

В третий подъезд въехал тогда очень популярный киноактёр, сыгравший в "Неуловимых мстителях" злого атамана, того самого, который высек главного героя на деревенской площади. Статус нашего дома резко подскочил и зашкалил даже все окрестные кооперативы. Мальчишки сутками дежурили у второго подъезда, и толпами ходили и бегали за несчастным, очень деликатным мужчиной, глупо крича ему вслед: "Ты зачем Даньку бил?!" Сами себе при этом мальчишки казались неотразимыми и когда за актёром захлопывалась дверь отъезжающего лифта или автобуса, мальчишки разбегались, цокая копытами и улюлюкая своё собственное продолжение "Неуловимых"....

...У нас в подъезде тоже вышла обновка : в квартиру прямо над нашей въехала новая семья, из трёх человек -мать, отец и юная тогда ещё дочь, которую мы все немедленно окрестили "твоя подруга", имея в ввиду одну её отличительную особенность, которой также неоспоримо страдал каждый член нашей семьи. Тогда ещё юная дочь была, вроде бы, психически устойчивой, и только "слегка нервной" (по определению соседей) особой: имела обыкновение, по очень разным поводам, очень громко кричать и швырять на пол или об стены очень разные вещи.

Но в такой особенности, по нашим понятиям, ничего особенного не было. Такой особенностью могли похвастаться почти все без исключения жильцы, кроме тёти Ани, с пятого этажа (тётя Аня была немая, но знаками объяснялась очень понятно, и в случае чего, тоже кидала разные вещи с большой точностью).

Очень скоро, однако, юная тогда ещё дочь, взялась развивать свою творческую наклонность с небывалой одержимостью, и к тому неуловимому моменту, когда юность переходит в первую молодость, диапазон её голоса, при практически ежедневных сценах, превзошёл все скромные ожидания, всех без исключения соседей, в радиусе трёх примерно этажей.

Хуже всех приходилось нам. Особенно в позднее вечернее время. Когда "подруга" не кричала, то все в доме на окрестных, снизу-сверху этажах боялись слушать радио или включaть телевизор, потому что подругин папа немедленно звонил в дверь и хищно ощерив в притворной улыбке три золотых зуба (два сверху, один внизу), елейным голосом просил "сделать потише и позволить людям отдохнуть". За двадцать четыре года моего проживания в нашей квартире, во всём доме, ни у кого из шустрых в общем-то жильцов, не хватило духу поставить золотозубому папе на вид такую откровенную наглость.

Когда у нас в квартире назревала очередная заварушка, и все тона стремительно возносились до критической отметки, кто первый успевал заметить другому :"Ты что орёшь? Подругу свою перекричишь!.." тот считался победителем и выходил сухим из дальнейего словесного водопада.

Но в общем, мы и к этому привыкли, как привыкли к вечно выжигающему что-то Женьке, из квартиры напротив, благодаря которому вся лестничная клетка, по выражению его собственной бабушки, "не просыхала от дыма и вони"; привыкли к соседу Серёже снизу, имевшему обыкновение курить в окошко и пускать душистые струи прямиком в мою комнату; привыкли к нашему громыхающему лифту, который - единственный во всём доме!- обладал чудным характером и останавливался где и когда хотел, несмотря ни на какие вмешательства технической группы ЖЭКа.

Регулярно, как минимум в неделю раз, он останавливался между этажами и застрявшим пассажирам приходилось сначала вызывать сидевшую на стрёме в ЖЭКе дежурную, а затем, протискиваться в отверстие на пол-этажа вниз или влезать на пол-этажа вверх, после того как дежурный техник открывал дверь на лестничной клетке специальным ключом.

Лифт чинили, увещевали, он снова принимался исправно ходить и также исправно останавливаться по собственному желанию, вместо того чтобы делать то же самое по просьбам трудящихся.

Сашкина бабушка всерьёз утверждала, что "он живая нечисть", после того, как поднимаясь с тётей Дусей к ней на пятый этаж, она воскликнула, имея в ввиду собственного внука "Да чтоб он провалился, паразит!" - и немедленно после этих слов, лифт как-то дико ухнул, крякнул и съехал вниз на два этажа.

Очень скоро жильцы научились самостоятельно открывать дверь застрявшего лифта изнутри, и техническую службу ЖЭКa уже никто не беспокоил. А лифт, постояв некоторое время, снова принимался исправно ходить куда следует, с бухты-барахты. И это паранормальное явление тоже считалось обычным, советским.

А сколько раз гуляющие во дворе ребята звонили нам в дверь, чтобы передать сообщение: "Дуй на шестой, там твой папа из лифта вылезает, пальто у него возьми и портфель, а то ему неудобно!.."

Так прошло несколько относительно спокойных, бодрых лет. За всю среднюю школу, ни одной старушки из нашего бабуль-комитета не поумирало, и к моему десятому классу, в подъезде на выданье остался только один Женька, который, по словам соседки Лариски, знающей всё обо всех, "учился на инженера и там нашёл себе жену".

Одно время, в подъезде свирепствовала новая уборщица, клеющая на мусоропровод яркие прокламации писаные от руки: "Жильцы 6го (вариант: 5го, 3-го, 8го)этажа!!!Свиньи!!Не умеете опрокидывать как люди, храните своё дерьмо в квартире! Если видите бачок переполнен - ходите до низу и ссыпайте там в рядом контейнир!"

Наш подъездный Витька вспомнил молодость и, выходя курить к мусорному бачку, у которого кто-то « плохо опрокинул », подписывал, после "..у себя в квартире", - "а деньги - в сберегательных кассах". Ещё кто-нибудь, походя, добавлял "Летайте самолётами аэрофлота!". После чего, места на приклеенном уборщицей листке уже не оставалось и рядом появлялся со вкусом выдранный из школьной тетради клочок в клеточку, с продолжением: "Да здравствует наш ЖЭК, самый справедливый ЖЭК в мире!", "А внизу в контейнер уже не лезет!!!", "Слава работникам швабры и перебранки!" и "Авось, не развалисси, прынцеса!" Жильцы мужественно отказывались от лифта и спускались по лестнице пешком, чтобы посмаковать переписку. После чего, чья-то тень пробегала по этажам, сдирая всё бумажное и визгливый голос супруги ВениаминГаврилыча летел во двор из под бровастого портрета в кабинете.
 
Уборщица бесновалась, переписка возобновлялась регулярно и закончилась общим собранием, плавно перешедшим на установление личности каждого из присутствующих, как отдельно взятой ячейки нашего общества. Заключительным словом ВениаминГаврилыча было: "Мы не позволим жильцам метать бисер перед обслуживающим персоналом."

Всё это посильно вносило некоторое оживление в ежедневную серость и стылость, равно как и пополняло фразеологические запасники нашей семьи. Например, выражение "опрокидывать как люди" имело хождение многие годы спустя, в многочисленных вариантах...

Но вообще, ко времени моего студенчества, дом остепенился. Никаких особо неприятных и грубо трагичных выходок не наблюдалось, за нами не числилось ни одного вечного алкоголика, ни одной семейной свалки, плавно переходящей во всеобщий мордобой, и в местном отделении милиции, где я получила свой первый паспорт с ужасающей фотографией, мы давно уже были на хорошем счету.

Нас стали забывать. И мы принялись безудержно стареть. Пошла эпоха без особых происшествий, где каждое мелкое и чужое событие обсуждалось, как животрепещущая хроника.

К управдому из соседней пятиэтажки вернулась кошка, пропавшая без вести два года назад, во время летнего отпуска в Азербайджане, куда он возил её к чьим-то родственникам, по линии его покойной матери. За два года, кошка несколько исхудала и сильно пообтрепалась в дороге, но свои положенные квадратные метры в столичной однокомнатной малогабаритке отыскала, вместе с хозяином. Который от удивления и переизбытка чувств чуть не слёг с полу-инфарктом, полу-артритом, но в домашних условиях. Со всех окрестных дворов ходили смотреть на кошку и лежащего управдома. Мы тоже были, от нашего ЖЭКа, с супругой ВениаминГаврлыча и цветами. Правда Витька вслед нашей делегации громко заметил, что лучше бы мы сосиски отнесли, но его не послушали.

Приезжали даже корреспонденты из какой-то газеты железнодорожников, где управдом управдомил до выхода на заслуженную пенсию.

Внимание корреспондентов окончательно растрогало управдома, который раздумал насчёт инфаркта, и даже сам написал стихотворение обо всём происходящем. Стихотворение включили в статью под трогательным заголовком "Кошкин дом" и теперь все бегали к доске объявлений перед детской площадкой, где за стеклом и под замочком управдом вывесил номер газеты железнодорожников с двумя страницами на развороте и собственным творением, отчёркнутым красным карандашом:

"По долинам, да по взгорьям,
Ты вернулась, да! домой!
Чуть не умер твой хозяин,
Но теперь - всегда живой!"

Больше всех cтихотворение понравилось Витьке, который, завидев во дворе свою загулявшую собаку, или идущую с работы жену, громко цитировал, с некоторыми купюрами: "По долинам и по взгорьям, ты вернулась, бля, домой!.." И на глухое возмущение наших лавочных бабулек, продолжал:"Я не выпимши, мамаши ! Это я такой живой!"

Во дворе обновили детскую площадку, поставили новый грибок и широкую скамью, на которую дружно переместилось всё курящее юношество, до сих пор оккупирующеее по вечерам центральную "горку". Мамаши с колясками, проводившие на скамье дневное время, возмущённо требовали немедленной установки специальной урны или пепельницы для окурков, которыми самозабвенно играли в песочнице уже держащиеся на ногах детишки.

Пару месяцев доска объявлений ЖЭКа пестрела отчётами о собраниях жилкомитета, по вопросу об установке плевательницы на детской площадке. Детская площадка казалась оборотнем, превращавшимся на заходе солнца в "злачное место перекуров и матюгания", как было оговорено в одном из отчётов. Тем не менее, плевательницу у грибка не устанавливали, чтобы не выглядеть окончательными идиотами в глазах широкой общественности. Вместо плевательницы, у последнего подъезда врыли деревянный стол с двумя скамейками, тоже под грибком, но без весёленькой раскраски, чтобы было понятно, где детское место, а где не очень. На новое "место", вместе с курящим юношеством, немедленно переместилась также запивающая молодость, с допивающей старостью, что вызвало новые стенания жильцов и жилкомитета...

В другой соседней пятиэтажке вдруг ограбили квартиру, и это было настолько неожиданно и захватывающе, что все приподъездные лавки в нашем доме несколько дней совершенно пустовали, пока их вечные обитательницы бабульки выясняли подробности на стороне...

Потом, наконец, случилось потрясающее событие, прямо напротив нашего уже столько лет скучающего без сенсаций дома: на соседней стройке, между двумя растущими двенадцатиэтажками, упал подъёмный кран!

Жертв не было. Кран упал на крышу комиссионного мебельного магазина, внутри которого, при ударе, оторвалась с потолка и шмякнулась на коммиссионный шкаф какая-то плита, но кроме шкафа никто не пострадал. Зато было много скорой помощи, милиции и всех окрестных бабулек. Несколько дней чувствовалось праздничное оживление. Потом, когда иссяк народ, которому ещё не успели рассказать в подробностях, всё опять сникло и затихло.

Но выпал первый снег. И через недалёкую окружную, из ближнего леса в город прибежал потерявший ориентацию лось!

Его вероятно испугали машины и, раз очутившись в городе, он окончательно запутался в своих лосиных взглядах. Сопровождаемый кучей улюлюкающих мальчишек и несколькими паникующими взрослыми, лось добежал до того самого мебельного коммиссионного магазина и заметался перед витриной, в поисках верного решения.

Все окружающие дома широко раскрыли свои любопытные окна и с восторгом ждали продолжения. Сердобольные тётеньки глупо кричали "Пши! Пши!"Самые умные звонили в милицию, где уже знали и "машина выехала".

Я стояла у окна и плакала. Мне казалось, что милиция непременно убьёт лося и никто-никто на свете не сможет больше ему помочь. И я тоже не смогу.

Лось метался перед витриной. Мальчишки улюлюкали на безопасном растоянии. Бабульки, на ещё более безопасном растоянии, орали на мальчишек и всех оказавшихся поблизости взрослых мужчин, взывая к их совести и мужеству, совершенно безрезультатно.

Лось вдруг мотнул головой и со звоном полетели стёкла, а снег прямо перед витриной красно зарумянился.Паника достигла апогея.

И тут, сквозь строй улюлюкающих мальчишек, наискосок, прямо к лосю откуда-то бросился наш подъездный Витька, с хоккейной клюшкой в руках. Клюшку он видимо только что отнял у кого-то из мальчишек, потому что один такой бежал за ним по пятам, но без крика.
Вконец очумевший, раненый лось стоял теперь перед витриной как вкопанный, наклонив голову и расставив передние ноги. Витька что-то кричал и подбежал совсем близко, но лось не двигался. Витька тронул его клюшкой по боку, и ещё раз, подталкивая. И лось пошёл, медленно, мотая головой. А потом чуть быстрее, затрусил, всё ещё мотая головой как контуженный. Витька трусцой бежал рядом, клюшкой ограничивая лося в направлениях. Оба скоро скрылись во дворах пятиэтажек, в сторону окружной. Мальчишки cвалили туда же.

Бабульки, прохожие и выскочившие на улицу продавцы коммиссионного магазина столпились перед разбитой витриной и приветствовали подъехавшую милицейскую "Волгу" бурными объяснениями и жестами в сторону окружной. Потом все ещё потолкались, помахали руками, пооглядывались на разные стороны и неохотно разошлись.

Прошедшие через кордон бабулек у подъезда вечером родители, отрапортовали, что "всё кончилось хорошо", и для Витьки, и для лося. Из боязни узнать что-нибудь неприятное, я не стала добиваться более конкретных деталей. Сам Витька ходил как ни в чём не бывало - то есть, как обычно, и на все вопросы отвечал то же самое: "всё кончилось хорошо", с добавкой : "Лось - в лесу, милиция - на страже государственных интересов". Очень хотелось верить, и мы, дети, Витьке верили.

А "после лося", весь наш микрорайон совсем захирел без событий и новостей. И даже Витька как-то усмирел и поистёрся, как любой среднестатистический гражданин. Заобрастал брюшком и соответственным комплектом среднестатистических недомоганий, в рекордные сроки делающих из цветущих хохмачей тусклых пенсионеров.

И казалось, что прошло совсем немного времени, с того первого субботника и всех последующих событий, а все видоизменились до неузнаваемости, и только дом остался как был, стандартным, девятиэтажным и родным...

И самое последнее трагическое событие, после которого всё окончательно погрузилось в вязкую рутину, опять носило гротескно-мистический характер.

И опять было, не то, конец лета, не то начало осени. И мама, почему-то, опять стояла у плиты, а отец, как назло, опять лежал на диване, как нарочно, лицом к окну, и как ни странно, именно в тот момент переворачивал страницу, поэтому и поднял к окну глаза.

В кухне он появился белый как кафель, тыча указательным пальцем куда-то вверх, над маминой головой:
- Эта...твоя...подруга...только что...пролетела...

Мама отступила от плиты и прижала горячую жирную ложку к чистой футболке.

-Как, "пролетела"?!..

Все в доме давно уже знали, что за пролетевшие годы,"подруга всех крикливых" из квартиры над нами, постепенно, но неуклонно сменила диагноз "неврастения" на приговор "шизофрения". Периодически лежала в больницах, и тогда в доме становилось непривычно тихо, как на кладбище. Только витькина собака и ещё одна женщина с шестого этажа, как-то возмещали утерянные привычки, тревожа тусклый упокой. Потом возвращалась к родителям и вскоре снова начинались "приступы", которые у всех остальных жильцов особого недоумения не вызывали, учитывая общие повадки местного населения. Но врачам, видимо, было видней. И время, проводимое "подругой" в родной квартире становилось всё короче, а её пребывание в "клинике"- всё длиннее. Вот, в момент одного из возвращений на родной восьмой этаж и произошла трагедия.

Сначала она села, свесив ноги, и даже окликнула с улицы какого-то прохожего, который, увидев её сидящую на окне, схватился за сердце и попытался жестом её остановить. А она помахала ему рукой и прыгнула.

И было очень грустно. И приезжала помолодевшая к тому времени милиция и скорбно кивала подавленым жильцам. И приподъездные, уже к тому времени сильно обветшавшие бабульки, опять начали прилюдно креститься. Но к тому времени уже началась перестройка и никто бабулькам "якшаться с религией", как вовремя выразился тоже изрядно пообтрепавшийся ВениаминГаврилыч, не запрещал.

И даже где-то неподалёку, открылся « новый » старый храм, рядом с "американской химчисткой", где вещи, по словам изумлённой тогда ещё публики, "крутил всухую барабан". И сначала, кому надо было в храм, спрашивали дорогу к химчистке, чтоб не прогадать и точно показали. А вскоре уже стало наоборот. И химчистка надоела, и стала булочной. И выяснилось это по чистой случайности, когда отец, обнаружив в портфеле завалявшуюся старую квитанцию, вспомнил, что три года назад относил в эту химчистку свои светлые брюки, да так и не удосужился получить их  обратно... Но никому это уже не было интересно. Все торопились жить.

Жизнь в доме для кого текла, кому подскакивала, где тащилась, а с кем - вприпыжку, но всё как-то осунулось и затускнело. Несмотря на то, что из дома выехало много старожилов, и в дом въехало много новых и молодых жильцов, бодро намеренных строить в нём свои личные семейные ячейки, до самого светлого будущего.

Для меня вдруг - в какой-то беглый год!- стало очевидным, что пора уезжать. Потому что по-настоящему светлое будущeе можно построить только в новом гнезде, на отдельной от детских воспоминаний жилплощади, не наступая на ноги домашним, не толкаясь локтями в тесном коридоре и не обтирая плечами родные стены.

А это всё - дом, родные ноги, стены, коридоры, уголки и вечные ступеньки - должно остаться там. И ждать меня. Хотелось бы, чтобы всегда.

Ho бывает совсем по-другому.